– Перекатить орудие!

Команда сержанта была встречена с радостью, видимо, работа на морозе хоть и согревала бойцов, но особого удовольствия им не доставляла. Побросав инструменты, все ринулись к пушке и покатили ее к орудийному окопу. Как я подозреваю, для подобных процедур должен существовать строго установленный порядок, чтобы у каждого номера расчета было свое место. Но мы таких тонкостей не знали и толкались, как школьники на перемене, то хватаясь втроем за одно колесо, то задирая станину так высоко, что ствол едва не упирался в землю. Видя такие безобразия, сержант схватился за голову и начал расставлять нас по порядку.

Но подкатить орудие было мало, еще следовало подготовить его к стрельбе. Наш расчет опять начал кучу-малу, однако, подгоняемые тычками чуткого и заботливого командира, объяснившего, кому снимать чехлы, а кому заниматься станинами, все-таки управились и с этой трудной задачей. Пока мы возились, наводчик с удивлением рассматривал панораму, крутя ее в руках, и соображая, как пользоваться этим устройством. Не знаю, каким прицелом ему раньше приходилось пользоваться, но он быстро во всем разобрался, водрузил панораму на место и с нашей помощью начал выравнивать орудие.

– Так, наклон влево, – давал первый номер указания, – да что же вы, черти, делаете!

– Подсыпаем грунт под левое колесо, – недоуменно ответил Авдеев, не понимающий, почему тут на него все время кричат.

– Господи, ну кого мне дали в помощники, – взмолился наводчик. – Нельзя подсыпать, надо под правым колесом подрыть.

– Вот попадешь к нам в пехоту, – недовольно пробурчал мой ординарец, – так там мы тоже на тебя покричим.

Первое орудие батареи уже начало пристрелку, а мы все еще копались, в прямом и переносном смысле. Но к счастью для нас, что-то там у них не заладилось. То ли с привязкой огневой позиции намудрили, то ли репер перепутали. Мало ли ошибок может возникнуть, когда готовиться к стрельбе приходится ночью и впопыхах.

Но вот нашу пушку привели в относительный порядок и доложили о готовности. Надо сказать, как раз вовремя. Наводчик уже получил команды и начал колдовать с прицелом, выставляя угломер и уровень.

Свободные номера тем временем притащили четыре ящика со снарядами. Больше было нельзя, так как складировать боеприпасы у орудия слишком опасно. Носить ящики приходилось вдвоем, ведь снаряженные патроны у трехдюймовок весили по девять килограммов каждый, а в укупорке таких «патрончиков» три штуки.

Спотыкаясь о брошенные впопыхах лопаты и ломики, невидимые под снегом, мы с Авдеевым притащили последний ящик и, открыв его, начали ветошью протирать патроны. Еще их следовало проверить, но мы толком не знали, какое здесь допустимое положение капсюля и как правильно осмотреть взрыватель, так что эта работа досталась установщику. В любом случае он обязан повторно проверять снаряды, а после него это делает еще и заряжающий.

Увлекшись работой, я не заметил, как батарея начала стрелять. Сначала грохнуло правое орудие, а за ним и все остальные, не исключая и наше.

– Очередь, – раздался в наступившей тишине крик телефониста.

Последовали новые поправки, и вскоре батарея перешла на беглый огонь, выпустив еще по три снаряда. Запас боеприпасов у пушки пока имелся, но мы с пятым номером, то есть с Авдеевым, поспешили принести еще пару ящиков. Потом на это может просто не хватить времени.

Орудие уже стреляло не переставая, и, торопясь, мы начали делать ошибки.

– Смотри, что суешь, – заорал установщик. – Ты что, не видишь, что носик у снаряда острый, и нет блямбы взрывателя. Это бронебойный!

Только отыскали правильный ящик, как вдруг новая незадача:

– Копир заело! – пояснил второй номер причину задержки.

– Ну так отсканируйте и распечатайте на принтере, – машинально ответил я и только потом понял, что копиром, должно быть, называется какая-то деталь в затворе.

Как будто нам было мало своих трудностей, еще и фрицы опомнились. Не желая давать в обиду свои войска, немецкие артиллеристы решили вступиться за них и начали контрбатарейную борьбу. Как только неподалеку от наших позиций появились первые пристрелочные разрывы снарядов, пришлось перейти на движение ползком, что было весьма неудобно. Мало того что рука все время то натыкалась на кирко-мотыгу, то запутывалась в трассировочном тросике, так еще приходилось тащить за собой тяжеленный ящик.

Хотя позицию для батареи наверняка выбрали так, чтобы глубина укрытия была достаточной, и противник не мог видеть вспышки выстрелов, но ночью нас было совсем нетрудно обнаружить. В темноте над орудиями, ведущими огонь, появляются зарницы от отблеска выстрелов, которые видно издалека. Хорошо еще, что батареи дивизиона были удачно расставлены, так что их грохот заглушал друг друга и затруднял работу звуковой разведке противника.

Не задумываясь о таких сложных вещах, я мечтал только о том, чтобы побыстрее доползти и доставить снаряды. От ровика до пушки всего двадцать метров, но когда передвигаешься ползком, кажется, что все сто. Отталкиваясь от земли одной рукой, а другой волоча за собой увесистый ящик, я полз вперед, боясь, что не успею, и из-за меня орудие остановит свою работу.

Постепенно работа расчета наладилась, но тут же, после особенно близкого взрыва, все опять застопорилось. Очередной снаряд никто не принял, и живой конвейер остановился. Наводчик, которому приходилось выше всех подниматься над землей, поймал осколок и теперь безвольно откинулся назад. Не падал он только потому, что продолжал держаться за рукоятки. Его аккуратно опустили на землю и попытались привести в чувство.

– Черт, меня тоже, кажется, зацепило, – ругнулся заряжающий, – что-то липкое по спине течет.

Взводный уже примчался выяснять, почему орудие не стреляет, и теперь склонился над раненым.

– Сергеев, ты живой, живой? – теребил он его. – Куда тебя ранило?

Не выдержав такого обращения, наводчик заругался матом, а потом открыл глаза.

– Жив, – облегченно выдохнул комвзвода и сразу отвернулся от него, чтобы заняться расчетом. Командир орудия, не дожидаясь приказа, уже занял место наводчика. Осталось только решить, кого поставить заряжающим.

Упускать такой шанс мой расторопный ординарец не собирался. Он рассудил, что приближаться к ровику, в котором хранилась масса взрывчатки, во время обстрела очень опасно, и лучше переместить своего подопечного поближе к орудию. Конечно, можно попытаться достать удостоверение и доказать, что мы имеем право покинуть огневую позицию, но это ему в голову не пришло.

– Товарищ лейтенант, – закричал Авдеев, – этот боец уже стрелял из пушки.

– Только из «сорокапятки», – поспешно предупредил я, – и не…

– К орудию, – перебил меня взводный, – четверым номером.

Ну ладно, заряжающим так заряжающим. Эх, если бы еще днем, чтобы казенник хорошо было видно. Так, что сейчас для меня главное? В первую очередь это ровно подать снаряд, потом увернуться от вылетающей гильзы, и еще… Бумс! А вот и третье. Если бы замковый вовремя меня не отпихнул, то мне отшибло бы руку. Значит, еще нужно учитывать откат орудия.