Заметив, что все его внимательно слушают, летчик продолжил рассказ:

– Комэска сразу к особисту, а тот ему сразу две статьи предъявляет: предпосылка к летному происшествию по погоде и срыв боевого задания. Потом-то уже распогодилось, но никто отдать приказ не может. Командир с ветродуем в особом отделе, а зам комэска ответственность на себя брать не хочет. Пошли он нас в ночь без разведки, так его самого привлекут. Правда, проинструктировал нас на всякий случай, чтобы перешли на другой режим, согласно плановой таблице полетов. Но комэска отпустили только утром, так что никто в ту ночь так и не вылетел.

Пока мы слушали, раненых уже погрузили, и, быстро попрощавшись с товарищами, я с Авдеевым направился к самолету. Автоматы мы оставили в отряде, согласившись, что здесь они нужнее, и безоружные, чувствовали себя немного неуютно.

Перед взлетом пилот поинтересовался метеоусловиями.

– Ветер девяносто, – кивнул Антоненко на самодельную полотняную колбасу, указывающую направление ветра. – Метров десять в секунду.

– Устойчивый? – озабоченно спросил летчик.

– Весь день так дует.

– Ну хорошо, легче взлетать будет.

* * *

Зная, что современные самолеты комфортом не отличаются, я приготовился к худшему, но оказалось, что все не так уж и страшно. Укутанный в теплую одежду, как полярник, я не чувствовал сквозняков, а ватные штаны гасили все толчки, которыми сопровождался полет допотопного аэроплана. До линии фронта было не так уж и далеко, поэтому лететь нам предстояло недолго, однако когда самолет начал снижаться, Авдеев подозрительно посмотрел на часы.

– Рановато садится, – прокричал он мне в ухо. – Похоже, на вынужденную пошли. Слышишь, как двигатель с перебоями работает.

Я старательно прислушался, но ничего не заметил, гудение как гудение. И вдруг в уши, уже привыкшие к шуму, буквально ударила тишина. Она только изредка прерывалась чиханием мотора, которое было отдаленно похоже на звук неисправной машины, работающей с перебоями, только намного громче и зловещей. Заглохший автомобиль, конечно, может доставить массу неудобств, но они кажутся пустяками по сравнению с падением с огромной высоты, которым чревата неисправность самолетного двигателя.

Но вот гудение возобновилось, и мы вместе с ранеными, не сговариваясь, закричали «Ура». Однако снижение самолета продолжалось, и даже моему непривычному уху было понятно, что движок барахлит.

– Готовься к посадке, – взволнованно проорал ординарец и показал, чтобы я крепче держался за что-нибудь. Как бы я ни волновался за свою драгоценную тушку, но мне стало жаль Авдеева. Ему-то приходилось переживать еще и за меня. Мало того что Пашке поручили охранять столь непредсказуемый объект, так еще и от авиакатастрофы его нужно спасать.

Раненые были привязаны, а вот мы в случае жесткой посадки могли себе чего-нибудь сломать. Ухватившись рукой за какую-то стойку, я наклонился и, уткнувшись лицом в колени, еще прикрылся сверху свободной рукой. Голова – самая ценная часть человека, и ее нужно хорошо беречь.

Сели мы в общем-то без проблем. Я отделался только расквашенным носом, а Павел, не захотевший последовать моему примеру, – слегка ушибленным затылком. Выпрыгнув наружу, мы сразу огляделись по сторонам.

– Дотянули, вон линия фронта, – восторженно махнул Авдеев в сторону хвоста самолета. Судя по вспышкам и отдаленному, сравнительно негромкому рокоту, до передовой было не меньше двух километров. Ну что же, значит можно ликовать. Сядь мы по ту сторону фронта, то нам даже нечем было бы отбиться от немцев, ведь оружия у нас нет.

– Ящики несите, – бросил нам летчик, уже приготовивший инструменты для ремонта двигателя. – Починим, тут дел на полчаса-час, – сразу опередил он наш вопрос.

Взобравшись на ящики, видимо содержащие секретную документацию, коль скоро их эвакуировали на Большую землю, летчик закрепил фонарь и начал ковыряться в железках. На наше предложение помочь он скептически усмехнулся:

– А вам моторы ремонтировать приходилось, хотя бы в автомобилях?

– Нет, только фильтр менять, – честно признался я. Авдеев же не мог похвастаться даже таким достижением.

– Ну тогда просто не мешайте, а еще лучше присмотрите за ранеными.

Оказывать первую помощь, к счастью, никому не пришлось, и мы разделили обязанности. Я вызвался быть часовым, а ординарца соответственно назначил сиделкой. Долго караулить мне не пришлось, так как буквально через пять минут к нам примчался грузовик, из кузова которого спрыгнули двое бойцов с автоматами. По плавным, кошачьим движениям в них легко можно было признать бывших пограничников, теперь, очевидно, работающих в особом отделе. Командир особистов прыгать не стал, он степенно вышел из кабины и, осмотрев технику, внезапно свалившуюся к нему на голову, подошел к пилоту. Развернув карту-десятикилометровку, летчик стал уточнять с ним свое местоположение и расспрашивать о состоянии поля, на которое нам пришлось сесть.

Осмотрев самолет и лишь мельком взглянув на наши документы, автоматчики вернулись к машине и помогли выбраться из кузова девушке с санитарной сумкой, которая тут же помчалась к раненым.

Что нам следует делать дальше, я долго не размышлял. Аэродром нам все равно понадобится, чтобы быстрее вернуться в расположение своей армии. Как я понял из подслушанного разговора, не долетели мы до него километров тридцать. Поэтому искать другой транспорт смысла не было, и лучше лететь дальше.

Расторопный ординарец уже притащил еще один ящик, и мы уселись на него, поглядывая на ремонтные работы и неспешно разговаривая о всяких пустяках. Первый раз за последние дни можно было посидеть вот так спокойно и ни о чем не беспокоиться.

Тем временем особист успел поговорить с летчиком, выставил у самолета охрану и начал расспрашивать санитарку, закончившую осмотр. Когда она вышла из самолета и остановилась недалеко от нас, мы с Авдеевым прервали разговор и дружно уставились на девушку, что-то сердито втолковывающую особисту. Невысокая, в огромных, не по росту, ватных штанах и телогрейке, она тем не менее казалась нам воплощением красоты и изящества.

– Слушай, Павел, – задумчиво спросил я ординарца, любуясь на маленький вздернутый носик санитарки и на ее ушко, выглядывающее из-под шапки. – А почему у нас нет девушек-санинструкторов?

– Во второй роте была, я видел.

– А вот в нашей до сих пор нет. Надо будет обязательно исправить этот недочет. Наличие девушек в подразделении подбадривает бойцов, приучает их к подтянутости и аккуратности. И вообще, присутствие женщин всегда благотворно влияет на коллектив.

– А ничего, что мы лыжбат?

– Тогда пусть санитарок набирают из спортсменок-лыжниц.

– А еще связисток надо найти, – развил мою мысль дальше Авдеев. – Думаю, при наших возможностях это будет нетрудно. А то в батальоне и полку их вон сколько, а у нас ни одной. Несправедливо это.