Но пацаны молчали про яму. Мертво молчали. Может быть, стыдились?.. А меж тем яма — это просто. Это обычно. Мужские руки в горном селе очень нужны.

Люди в ямах, рабы, в жизни высокоживущих горцев есть и были всегда. Однако рабы из контуженных или раненых солдат — это практика уже современной войны. Это находка войны. В войне вдруг появился, прорезался еще один, неожиданный смысл. (Для крестьян. У которых нет другой, столь дешевой рабочей силы.) Горцы быстро смекнули.

Однажды и я с н-н-ненавистью смотрел на пачку денег.

Мы шли тогда колонной после боя. Нас, хотя и запоздало, уже прикрывали вертолеты… Медленно проходили чеченское село. А крестьяне уже высыпали к дороге. Зная про бой, они выглядывали себе раненых.

Колонна совсем замедлила ход, чтобы набрать воды, купить хлеба… Рядом с боевыми машинами тотчас появились белоголовые старики-горцы. Они торопились обойти один другого, суетились вдоль дороги, ласково крича:

— Эй, командир… Привет, дырагой… Больной солдат есть?.. Оставляй мине. Лечить-ухаживать будем!

Колонна ползла… Старики стояли, уважительно склонив голову. И держа правую руку на левой стороне груди. У сердца.

Кричали:

— Больной солдат везешь?.. Давай подлечим.

Глаза офицеров (мои глаза тоже) скользили по старикам, не останавливаясь. В общем, не замечая их. Но если взгляд задержать, вдруг можно было заметить, что руку старик не у сердца держит, а у грудного кармана… И что там у него деньги… Потертые, почти черные бумажки, возможно, даже фальшивые, о чем сам крестьянин не догадывался… Но все-таки это деньги. Он показывал деньги. Ему нужны были рабочие руки. Страда летняя! С ума сойти!.. Столько работы!

Крестьянин-чеченец не выдаст раненого боевикам. Он и, впрямь, выхаживает раненого, кормит-поит… А как только раненый малость окрепнет, придет в себя, крестьянин велит ему работать. Солдат должен отработать хлеб и уход… Починить мосток… Крышу обновить… В огороде… Работы у крестьянина полно. Он уже и не думает отпускать подлечившегося солдата.

Часто, помимо раны, солдат контужен. А деревня так высоко и глухо в горах, что контуженный солдат самостоятельно оттуда не выберется. Попытается убежать, но, поголодав сутки-двое, вернется. Контуженного можно не держать в яме. Он сам никуда не уйдет. Он, конечно, тоскует. Он работает… Пять лет… Десять лет… Всю жизнь… Ему дают немного водки в очередной здешний праздник.

Он пьет и орет старые песни. Орет на все село. Старики останавливаются послушать, и один из стариков, поцокав языком, говорит уважительно:

— Пусть.

И второй старик, почесав в макушке, соглашается:

— Пусть.

Это красивое русское слово старики узнавали и выучивали одним из первых.

Тогда новичок, я подумал с ненавистью, что вот они — самые грязные деньги этой войны. Нацеленные на покупку контуженного или раненого… Я тогда только начинал воевать.

Наша колонна шла, прибавляя ходу и сильно пыля. Старик-крестьянин, уже не таясь, тряс кучкой грязных мятых денег. П-п-пачкой, как сказал бы рядовой Евский.

Ну да, чич как чич. Его звали просто Зелимхан, без фамилии. Маленький полевой командир в округе горного селения Гузык… Никто… Просто ему выпала удача на каком-то перекрестке. Когда, только-только отоспавшись в горах, он вышел со своим отрядиком на охоту. Сцапал журналистку. Какая птичка к нему залетела!

Зелимхан и его люди толком не знали о ней и даже не слышали. Известная журналистка и правозащитница, она была просто добычей. Случайная молодая москвичка, захваченная на большой дороге. Бабец! Не удалось прихватить солярки, прихватили ее… Случай такой… Товар Зелимхана… Не знали ее напрочь, хотя у нее уже было громкое имя. Она защищала чеченцев. Она нахваливала мужество полевых командиров. Как сама она метко выразилась, она раздавала им славу!.. Всякий большой командир хотел попасть в ее репортаж. Она могла при случае апеллировать к самому Басаеву, так как дважды сделала с ним интервью, приводившие официальную Москву в бешенство.

Зелимхан, случайный ее хозяин (я скоро разузнал по наводке), отдавал захваченных на дороге людей за недорого. Пока что ее можно было обычным образом выкупить. Однако надо было поспешить. Посредники-перекупщики уже зашевелились. Журналистка известная, цена могла скакнуть.

Реальнее других для меня был перекупщик Магома, по прозвищу Азер, известный в Грозном усач, азербайджанец вполовину. Я уже работал с ним по выкупу. Сейчас важнее была вторая половина его крови, чеченская, которой он роднился с влиятельным Доку… очень дальний, а все же родственник!.. Этот Доку, авторитетный в своем районе, уже напрямую контактировал с полевым командиром Зелимханом.

Чего же лучше! Азер выйдет на Доку, а Доку на Зелимхана.

Азер-перекупщик был известен тем, что на переговорах его пистолет был всегда крепко смазан и крепко подванивал из левого кармана. Азер считал, что это запах успеха. (Обильная смазка, возможно, и впрямь действовала на подкорку и при торге дополнительно что-то внушала.) Над его пистолетом подшучивали. Не перепродает ли Азер еще и смазку?.. Кроме пленных, а? Неужели нет?!.

Азер на шутейный тон не обижался, держался красиво, уверенно. В горах это важно.

Начало хорошее. Усач-азербайджанец первым определил место, вычислил, где пленную журналистку держали спрятанной… отдаленный горный район… Гузык… Село Гузык небедное, сытое. Командир Зелимхан, захватив, мог держать добычу у себя в доме. Или, если опасность, в яме… Где-то с собой рядом.

Мы действовали в параллель. В Гузык сразу же направились люди Руслана. Четверо мужчин его тейпа. Все, конечно, вооружены… Не для войны вооружены, для поиска. Но, конечно, при случае готовые к схватке.

Я — через Азера — искал, как выкупить.

Руслан — через своих четверых — искал, как похитить, захватить силой. Желательно бескровно.

Соответственно близости к району, где царьком Зелимхан, моим осведомителям были вручены фотографии журналистки. Красивая!.. Черные смолистые волосы. Хорошие глаза… И не тощая. Кавказцы не любят тощих… Я сам дал им фотки. Чтоб без дурацких ошибок при выкупе… Вдруг услышат-увидят. Да и просто как стимул. Приятно держать красотку в нагрудном кармане. Я дал им по две-три штуки. Чтобы кому-то нужному в деле показать, пусть даже подарить. Я сразу среагировал… И это неправда, что мы с Русланом запаздывали.

Искали, но, конечно, помалкивали про ее известность, имя. Ни в коем случае. Чем тише, тем вернее. И тем дешевле… Не шуметь. Не возмущаться! Не раздувать случай в событие. Просто пленная… Просто женщина. Ну, даже если разок ее там изнасилуют. Или плохо покормят… Бывает… Война.

Вскоре Азер сообщил, что Зелимхан уже показывает ее посредникам… Мы знали в подробностях. Она была плохо одета, грязна. Ее прекрасные густые темные волосы казались ведьминым украшением. У нее почему-то болела губа… Она держала рот полуоткрытым. Чтобы зажило быстрее… Получалось, она скалила зубы. От прохлады погреба ее постоянно трясло. Зелимхан спускался к ней в полуподвальную скрытую комнатушку. На две-три ступеньки спускался, чтоб глянуть только… посмотреть мельком… и показать ее посреднику… После Зелимхана по лестнице спускался глянуть посредник-торгаш. Тоже на две-три ступеньки.