Я бормочу: — Теперь ты говоришь как моя жена.

— Говоря о женах, нам лучше вернуться туда, пока они не вынашивают заговор, чтобы править миром и списать нас со счетов.

Он прав. Оставлять таких женщин, как Слоан и Рейна, наедине в комнате опасно. В зависимости от их настроения, мы можем обнаружить, что у нас не хватает нескольких важных конечностей, когда проснёмся утром, и обнаружить, что они отправили наших солдат служить под новым, полностью женским руководством.

Когда мы возвращаемся в гостиную, они уютно устроились на диване, пьют вино и смеются, как два старых приятеля.

— У вас двоих такой вид, будто вам весело, — говорит Деклан.

Слоан улыбается ему.

— Просто девчачьи разговоры. Присаживайся.

Глядя на Рейну, которая сидит, поджав под себя босые ноги, и ее великолепные сиськи вываливаются из выреза платья, я говорю: — Я думаю, пришло время закругляться. У нас был напряженный день. Я уверен, что моя жена хотела бы лечь спать.

Слоан смеется.

— Я уверена, что один из вас так бы и сделал.

У меня горят уши, но я не могу отвести взгляд от Рейны. Она смотрит на меня из-под ресниц с непроницаемым выражением в глазах. Как будто у нее есть какой-то секрет. Я надеюсь, что этот секрет касается моего твердого члена, потому что он уже возбуждается.

Она поворачивается к Слоан.

— Большое вам спасибо, что пригласили нас в гости. Ты замечательная хозяйка. Я надеюсь, что скоро мы будем чаще видеться.

Слоан говорит: — Детка, мы будем намного чаще видеться друг с другом. Кстати, как ты думаешь, тебе было бы интересно съездить с девушками в Париж? Мы с моей лучшей подругой Нэт подумывали о поездке на неделю моды в сентябре.

Деклан говорит: — Ты не поедешь в этот чертов Париж без меня. — Слоан улыбается ему.

— Хорошо, милый. — Она поворачивается обратно к Рейне. — Мы будем в отеле Costes, где останавливаются все крутые знаменитости. У них есть потрясающий номер класса люкс, который стоит около пяти тысяч евро за ночь и стоит каждого пенни. Он размером с квартиру. Мы можем остаться там все вместе и заказывать еду в номер.

Деклан громко повторяет: — Ты не поедешь в Париж без меня!

— Я знаю, милый. Так что я позвоню тебе и сообщу все подробности, хорошо, Рейна?

— Звучит заманчиво, — отвечает Рейна, вставая. Она ставит свой пустой бокал на кофейный столик, когда Слоан поднимается, затем они обнимаются.

Я не знаю, почему при виде их обнимающихся у меня сжимается грудь и в горле образуется комок, но это так. Судя по выражению лица Деклана, он не чувствует себя настолько уж затуманенным из-за сложившейся ситуации.

Бедный ублюдок. Следующие несколько дней он проведет, пытаясь отговорить Слоан от идеи поехать в Париж, которая, как мы все знаем, с треском провалится.

Мы прощаемся и направляемся к машине. Как только мы устраиваемся и Киран везет нас по извилистой дороге из поместья, Рейна поворачивается ко мне.

— Я беспокоюсь о Лили. Ты можешь выяснить, что там происходит?

Я беру ее за руку и тихо говорю: — С ней все в порядке, девочка. Они благополучно добрались до Мексики.

— Ты с ней разговаривал?

— Нет. Я разговаривал с одним из мужчин, которые их отвезли.

— Когда?

— Сегодня утром.

Солнце село несколько часов назад, поэтому света мало, но я все еще могу достаточно хорошо видеть ее лицо, чтобы уловить вспышку гнева в ее глазах.

— Этим утром, — повторяет она холодным голосом. — Когда ты не разговаривал со мной.

Я провожу рукой по волосам, вздыхая.

— Да. Я сожалею об этом.

Сглотнув, она отводит взгляд. После минутного молчания она говорит: — Тебе не нужно извиняться.

— Я должен извиниться, вел себя как осел.

Она качает головой.

— Тебе не нужно ничего объяснять. Я понимаю.

Что-то в тоне ее голоса — и в том, как ее рука пассивно лежит в моей, как дохлая рыба, — заставляет меня нервничать.

— Что именно ты понимаешь?

— Я просто имела в виду, что ты заслуживаешь уединения. Ты не обязан делиться каждой маленькой мыслью, которая у тебя на уме. Я знаю, тебе нужно пространство.

Когда она осторожно убирает свою руку из моей, я беру ее за подбородок и поворачиваю ее голову к себе. Выражение ее лица пустое. В ее глазах читается отстраненность. Она ушла в себя, куда-то, где она не хочет, чтобы я до нее добрался.

К черту это дерьмо.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Ничего.

Она снова сглатывает. Я думаю, это говорит о том, что она взволнована, но старается не показывать этого.

Я не потерплю всю эту гребаную чушь. Я хватаю ее и сажаю к себе на колени.

Она выдыхает и закрывает глаза, бормоча: — Начинается.

— Ты чертовски права, начинается! Киран, заткни уши, приятель!

Он показывает мне поднятый большой палец и включает радио. Держа Рейну, я сжимаю ее в объятиях и слегка толкаю, рыча: — Поговори со мной, гадюка. Что, черт возьми, происходит у тебя в голове? И не говори больше ”ничего", или я тебя отшлепаю.

Ее глаза вспыхивают. Она шипит: — Попробуй, ирландец. Я в настроении пролить немного крови.

Хотя я беспокоюсь о том, что ее гложет, я ухмыляюсь.

— Вот и моя Дьяволица. Теперь начинай говорить.

— Что это за патологическая потребность у тебя все обсуждать?

— Это называется быть взрослым. А теперь перестань прятаться от меня и выкладывай все начистоту, женщина.

Жесткая и колючая, как кактус в моих руках, она свирепо смотрит на меня.

— Я собираюсь воспользоваться твоим предложением позволить мне жить в моем собственном доме.

Это ошеломляет меня. Задетый, я спрашиваю: — Почему?

— Я не обязана тебе ничего объяснять.

Ладно, теперь я чертовски зол. Если она хочет драки, она ее получит.

Сквозь стиснутые зубы я говорю: — Да, гадюка. Объясняй. Я твой чертов муж, помнишь?

Ее взгляд мог заморозить меня, превратив в кубик льда. Она говорит ровным голосом: — Как будто я могла забыть.

— Не испытывай меня, женщина.

— Или что?

Я прекрасно понимаю, что мы могли бы ходить туда-сюда всю ночь, поэтому беру дело в свои руки и целую ее.

Сначала она сопротивляется, упираясь мне в грудь и пытаясь вырваться. Но я не позволяю ей. Я обнимаю