не время для чего-то сексуального. Сейчас надо позаботиться об Акселе.

Я нежно кладу ладони на его поясницу, на его гладкую и подтянутую кожу. Я не профессиональный массажист, но я достаточно долго занималась спортом, чтобы знать, что болит и что облегчает боль, так что я понимаю, что ощущается приятно. Я мягко провожу большими пальцами вдоль больших мышц по обе стороны от его позвоночника, чем добиваюсь его стона.

Точно. Неа. Ни капельки не сексуально.

Скажите это ноющему ощущению между моих бёдер и моим соскам, напрягшимся под кофтой с Бобом Россом. «Нет ошибок. Есть счастливые случайности».

Я несколько раз повторяю движение, потом развожу руки и массирую его ладонями. Аксель выдыхает. Его задница подо мной напрягается.

— Нормально? — это звучит слегка с придыханием. Упс.

Ладони Акселя сжимают в кулаках спальный мешок, который он постелил в палатке.

— Да.

Я чувствую спазм мышц на его пояснице и опускаю ладони прямо к двум ямочкам по обе стороны от его копчика.

— Вот там, — стонет он.

Помедлив, я отстраняюсь назад, вспомнив массаж шиацу, на который ходила ранее в этом году. Массажистка стояла у моей головы, затем провела ладонями вниз по позвоночнику к попе. Я ярко помню, как это помогло раскрыть мою поясницу.

— Я попробую кое-что ещё, ладно?

Аксель приоткрывает глаза лишь наполовину. Я вижу, что мышечный релаксант начал действовать.

— Конечно.

Я слезаю с его попы, затем подползаю к его голове. Он поднимает взгляд и хмурится.

— Что ты делаешь?

— Я не собираюсь творить безумства, потому что я не профессионал, но я хочу попробовать кое-что, что массажистка делала со мной. Это очень хорошо влияет на поясницу.

Его глаза не отрываются от меня, когда я подвигаюсь на коленях, затем наклоняюсь над ним. Мои колени практически оседлали его голову. Я провожу ладонями вниз по его спине.

— Даже не смей отпускать двусмысленные шуточки.

Тяжело вздохнув, Аксель утыкается лбом в моё колено. Затем мягко кладёт ладонь на моё бедро и проводит ей вверх и обратно вниз.

— Это жестоко.

— Это причиняет боль? — спрашиваю я.

— Да, — стонет он. — И очень сильную.

Я медлю.

— Я могу остановиться.

— Я не про массаж, — бормочет он. — А про это, — он сжимает моё бедро. — Так близко к тому, чего я хочу.

К моим щекам приливает жар, и я тихо смеюсь.

— Кажется, мышечный релаксант расслабил ещё и твой язык.

— Ммхмм, — тянет он, утыкаясь носом в моё бедро с внутренней стороны. — Расслабил. И мой язык не хочет быть расслабленным. Он хочет заняться делом.

Я издаю хрюкающий смешок.

— Вау. Когда напьёшься, ты тоже такой забавный?

— Неа. Я просто становлюсь очень тихим.

— Как будто обычно ты не тихий.

— Ещё тише, — серьёзно отвечает он. — Как мышка.

Я смотрю на него и сдерживаю смешок.

— Ну не знаю. Готова поспорить, что если бы я поставила тебя перед мишенью для дартса после того, как ты выпил несколько бутылок пива, ты бы сделался немножко шумным. Ты похож на любителя дартса.

Он улыбается, и это сокрушительное трио: белые зубы, вытянутые ямочки на щеках и — грандиозный финал — сморщенный нос. Моё сердце запинается как мотор, который вот-вот заглохнет.

— Когда приедешь на День Благодарения, узнаешь, — отвечает он. — У нас есть дартс в подвале. Ох бл*дь, да, — он стискивает моё бедро, когда я провожу основаниями своих ладоней до мышц его задницы. — Сделай так ещё раз. Это было очень приятно.

Мне требуется вся моя сила воли, чтобы не рухнуть и не капитулировать, потому что я нереально возбуждена и в то же время вот-вот расхохочусь, массируя задницу Акселя и сидя верхом на его голове, пока он стонет подо мной. Это вообще ни разу не секс, хотя мы оба этого хотим. Это идеально описывает всю суть наших отношений.

— Да, — с придыханием произносит он, крепче сжимая моё бедро. — Бл*дь, как же больно. Но в хорошем смысле больно. Не останавливайся.

— Если бы когда я только приехала сюда, ты бы сказал мне, что я через несколько недель выйду за тебя замуж, оседлаю твоё лицо и буду мять твою задницу, пока ты говоришь мне, что тебе «в хорошем смысле больно», я бы ржала аж до слёз.

Аксель стонет.

— Вот погоди, пока меня не отпустит релаксант. Ты ещё как оседлаешь моё лицо. И ты не будешь смеяться.

— Ловлю тебя на слове, — я продолжаю массаж, глубоко разминая напряжённые мышцы. Я слышу, как его дыхание становится более ровным, а стоны — более редкими.

— Немножко получше? — спрашиваю я.

Он что-то мямлит. Его глаза закрыты, отсветы пламени пляшут на его коже, на длинных мышцах плеч и спины. Я аккуратно отодвигаюсь и сажусь рядом, убирая его волосы от лица, позволяя себе мягко погладить его бороду. Мне надо в туалет, а потом я планирую обосноваться на диване, где я буду поблизости и смогу хотя бы видеть гирлянду в палатке. Я не буду спать рядом с ним, когда он в отключке, и мы не обсудили места для сна. Но прежде чем я успеваю хоть выбраться из палатки, его ладонь выстреливает вперёд и обхватывает моё запястье.

— Иди сюда, — тихо говорит он.

Я колеблюсь.

— Аксель, тебе нужно просто поспать…

— Именно поэтому я хочу, чтобы ты подвинулась сюда, — его глаза открыты и удерживают мой взгляд.

— Всего на несколько минут, — говорю я ему.

Он прищуривается, но ничего не говорит.

Я осторожно опускаюсь на спальный мешок рядом с ним. Аксель приподнимает свою руку ровно настолько, чтобы обнять меня за талию. Он подтягивает меня поближе, затем утыкается носом в мои волосы и вдыхает.

И именно так он засыпает, крепко обнимая меня, и моё имя срывается с его губ тихим, бездыханным звуком.

Глава 26. Аксель

Плейлист: Moses Sumney, Sufjan Stevens — Make Out in My Car

Я просыпаюсь, когда лишь едва-едва светлеет. Палатка всё ещё открыта, Гарри прямо в поле моего зрения, вырубился перед угасающим огнём.

Я медленно поднимаюсь на четвереньки и вздрагиваю из-за своей спины. Состояние до сих пор весьма плохое. Не такое плохое, как вчера вечером, но определённо не хорошее. Наклонившись, я выглядываю ровно настолько, чтобы увидеть Руни, свернувшуюся на диване и натянувшую одеяло до подбородка. Она выглядит такой маленькой и замёрзшей, и от этого в моей груди ревёт желание защитить.

— Руни, — зову я. Мой голос звучит хрипло и низко, как и всегда по утрам.

Её глаза медленно открываются, и Иисусе, это потрясающе — как первый клочок голубого неба,