Вместе с королем Сицилии они прибыли в Потенцу, а на следующий день туда же приехал и Людовик. Еще издалека увидев мужа, Алиенора невольно пожалела его — лицо короля было изможденным, выражение глаз трагическим. Катастрофы, следовавшие одна за другой, надломили его. Он был похож на затравленного зверя. Этому человеку, чтобы прийти в себя, надо было выспаться — как минимум полгода не вставать с постели, а только пить сонное зелье и ни о чем не думать.

— Я слышал, ты попадала в плен к греческим пиратам? — спросил он. — Они не причинили тебе вреда? Иначе я объявлю Мануилу Комнину войну и через год двину на Константинополь всю Францию…

— Нет, они были со мной любезны, — откликнулась Алиенора.

Этим он вновь признался ей в любви — просто и ясно, хотя ее и тяготило его признание. Увы, но в сердце Алиеноры остался только холод по отношению к мужу. И немного жалости.

— Ты выглядишь слишком хорошо для женщины, прошедшей ад, — тогда сказал он, и Алиенора почувствовала в его словах упрек.

— Я выгляжу так, как должно выглядеть королеве, — ответила она.

И на это он уже ничего не смог ей сказать. Впрочем, в отличие от Людовика, которого куда дольше носило по морям и забрасывало на разные берега, она и впрямь выглядела хорошо. Но как же иначе? Месяц в Палермо, ванны с бальзамами, десятки служанок, предоставленные в распоряжение королевы Франции, портнихи и хорошая кухня — все это способствовало ее «выздоровлению». И если камнем, привязанным к шее, Людовик ощущал тысячи крестоносцев и простых паломников, оставленных в Анталии и сгинувших без следа, то Алиенора уже давно забыла о них. Она была женщиной и предоставляла совести мужчины тяготиться всеми неверными поступками, даже если сама приложила к этому руку.

Людовику хотелось как можно скорее покинуть Италию и вернуться во Францию, поэтому он без колебаний согласился поддержать Рожера Второго в его политических планах противостоять Византии. Греческие пираты, осмелившиеся пленить французскую королеву, сыграли тут решающую роль.

В тот самый момент, когда источавший дружелюбие Рожер Второй при скоплении итальяно-норманнской и французской знати обнимал уставшего Людовика Седьмого, мечтавшего об одном — как можно скорее сбежать из Потенцы, во дворец явился посол из Святой земли.

— Я принес скорбную весть, ваше величество, — объявил гонец. — В Антиохии, в битве при Инабе, погиб князь Раймунд Антиохийский.

Алиенора все это слышала — она даже привстала с полукресла.

— Князь Раймунд погиб? — не веря своим ушам, воскликнул Рожер. Он терпеть не мог аквитанца, потому что тот обошел его с женитьбой на Констанции, и поэтому смерть конкурента вовсе не была для него такой уж трагичной. И все же это была ошеломляющая новость — князь Раймунд казался всем фигурой незыблемой, монументальной, воссевшей править Антиохией на долгие десятилетия.

— Именно так, ваше величество, — поклонился посол. — Говорят, он сражался, как лев, и зарубил своим мечом не один десяток турок. Атабек Нуреддин так обрадовался его смерти, что велел отсечь голову князя и отослал ее на золотом подносе халифу багдадскому.

Теперь многие смотрели на Алиенору — французы и аквитанцы, и в том числе Людовик. Смысл слов, наконец-то дошел до нее. Королева Франции смертельно побледнела, вцепилась как можно сильнее в рукояти полукресла. Но следом покачнулась и потеряла сознание — ее едва успели подхватить на руки.

…Она очнулась в своих покоях — две служанки караулили ее. Но едва Алиенора открыла глаза, как ее резануло ножом по сердцу: «Нуреддин велел отсечь голову князя…» Она уткнулась в подушки. Затем приподняла голову.

— Уходите, — сдавленно проговорила она. — Уходите! — Голос ее был страшным, и служанки мгновенно подскочили. — Пусть никто не беспокоит меня! Никто… Я не верю, не верю, — когда дверь закрылась, зашептала она, — не верю…

Она комкала в кулачках покрывала и все тянула на себя расписной шелк, раздавленной змеей извиваясь на чужой постели, и давилась рыданиями. У нее отняли все, что она любила. Забрали разом. Так она пролежала до самого вечера, и даже Людовик не решился побеспокоить ее — он прекрасно понимал, что нужен ей сейчас меньше всего.

Когда за окном стемнело и свет луны потянулся к ее постели, она отыскала в сундучке, где хранились ее драгоценности, узкий кинжал в дорогих ножнах, усыпанных каменьями. Она вытащила смертоносное оружие из ножен и взяла его в обе руки, направив острие точно на сердце. Ей было страшно. Столько холода уже было вокруг! Так она могла промахнуться. И тогда Алиенора распустила платье, обнажила плечи и грудь и прижала острие кинжала под левой грудью, к ребрам. Но так сильно стучало ее сердце, точно говорило — не смей! Я еще пригожусь тебе! Не смей!

Губы ее задрожали, глаза мигом заволокло слезами.

— Раймунд, Господи, мой Раймунд, — прошептала она так, точно это было заклинание. — Мой Раймунд…

Руки ее больше не слушались. Она выпустила кинжал — и тот звонко ударился об пол. И Алиенора вновь повалилась на смятую постель и вновь стала комкать покрывала и простыни, не в силах больше сделать ничего другого.

3

В ту ночь в Потенце Алиенора заболела — это оказался нервный срыв, отразившийся всецело и на физическом ее состоянии. Прежде выносливая, как сильное животное, она разом ослабла. Королева не могла ни есть, ни пить. Ее поили бульоном и разбавленным вином почти насильно — по ложке. Она потеряла ко всему интерес. Пустота ее взгляда и отрешенность пугали окружающих. Болезнь, по мнению лекарей Рожера Второго, угрожала самой жизни королевы. Тем не менее, несмотря на ее состояние, Людовик решил как можно скорее увезти Алиенору во Францию. Рожер получил то, что хотел, и теперь более не препятствовал венценосной чете в их отъезде.

Но едва они покинули Потенцу, как с ними столкнулись послы папы римского. Евгений Третий приглашал короля и королеву Франции в свою резиденцию в Тускуле. В эти дни в Риме бунтарь Арнольд Брешианский проповедовал борьбу с папизмом, и появляться понтифику в Вечном городе было небезопасно. Евгений Третий передавал, что хочет поговорить с обоими супругами и отказа не примет. Но истинной причины столь великого желания папы римского встретиться с ними Людовик не знал. Еще до того, как приехать в Потенцу, Алиенора послала гонцов к папе с просьбой выслушать ее. В письме она говорила, что это дело жизни и смерти и просила не посвящать ее мужа в содержание послания. Евгений Третий, уже наслышанный о разладе между Людовиком и Алиенорой, конечно же согласился на эту встречу и перед всем миром, чтобы не компрометировать королеву, сам выступил ее инициатором.

Остановки королевский кортеж делал частые — в любом замке по дороге или в монастыре. Итальянские бароны с великой честью принимали короля и королеву Франции — могущественных европейских владык, столько натерпевшихся на Святой земле. В знаменитом бенедиктинском монастыре Монте-Кассино король и королева пробыли больше двух недель — Алиеноре временно стало хуже. Монахи неустанно молились за молодую государыню, испрашивая у Бога мира и покоя ее душе и прежнего здоровья плоти.