Может быть, именно их молитвами королеве и стало лучше, когда ее кортеж подъезжал к Тускуле. По крайней мере, Алиенора уже сама ела, коротко отвечала на вопросы, но, главное, прежняя прыть и гордыня, а порой и вылезавшая наружу спесь сошли на нет.

Перед Евгением Третьим королева Франции Алиенора предстала совсем другим человеком — скромным и тихим. Если бы папе прежде сказали, какой он увидит эту женщину однажды, то понтифик бы не поверил тому известию. Да и Людовик изменился — возмужал, окреп, и тень мирских страстей и страданий, кажется, навсегда впечаталась в его молодое лицо.

— Подойдите ко мне, дети мои, — сидя на троне, в золотой тиаре и золотых одеждах, сказал понтифик.

Король и королева преклонили колени перед ним, поцеловали его холодную, изрезанную венами руку. «Подумать только, само смирение, — думал понтифик. — Вот как жизнь перетирает людей! А ведь были бунтарями, едва ли не богоборцами». Но и огня между ними тоже не существовало — это было видно и тому, на ком лежал обет безбрачия. Понтифик вздохнул: брат с сестренкой, да и только. Кузен и кузина.

Несомненно, письмо Алиеноры взволновало папу — к чему ведет королева, понять было несложно. Будучи человеком сердечным и мудрым, Евгений Третий заранее дал себе слово: если он сможет сохранить их брак, то все сделает для этого. Если же мирить супругов — дело безнадежное, то лучше выбрать другое решение этого вопроса.

— Скажите мне, чем отличаются короли от других смертных? — спросил понтифик.

Его взгляд был устремлен в первую очередь на короля. Людовик нахмурился:

— Благородством крови, ваше святейшество.

— Разумеется, благородством крови, но разве это все? Ваш министр Сугерий — человек простого происхождения, но, я уверен, сердцем он благороднее многих ваших баронов! Разве не так?

Людовик энергично кивнул:

— Это великой души человек, ваше святейшество.

— Вот именно. Так чем же? А я вам скажу, дети мои. За что отвечает простой крестьянин? За то, чтобы вовремя подоить корову и отправить ее на пастбище, посеять или собрать урожай. А за что отвечает деревенский староста? Он должен проследить, чтобы крестьяне на землях сеньора работали хорошо, платили десятину церкви, отдавали должное хозяину и сами жили не впроголодь. За что отвечает хозяин маленького замка и владетель нескольких деревень? За то, чтобы его сосед-разбойник не напал на его земли и его людей, не избил их, не обокрал, не увел скот и не вытоптал посевы. За что же отвечает крупный сеньор-феодал, у которого в подчинении много рыцарей, владетелей замков? За то, чтобы они жили в мире друг с другом, взимали подати и верно исполняли свою ленную присягу. А если нужно, чтобы они составили его войско, которое должно быть обуто, одето и накормлено, — Евгений Третий задержал взгляд на Людовике и его жене, покорно слушавшей понтифика. — Но за что отвечают короли, скажите мне, дети мои? Они отвечают за то, чтобы каждый его человек, будь то крупный сеньор, рыцарь или крестьянин, исполнял свои обязанности по мере своих сил и ответственности перед Господом. Чтобы этот круг никогда не размыкался и был вечным. Так вот я сам и отвечаю на свой же вопрос: короли отличаются от других людей великой мерой этой самой ответственности. Они должны быть в высшей степени мудры и благочестивы! Но если в душе королей смута и раздор, если они забывают о том, что они есть перед Богом, все пойдет наперекосяк, круг разомкнется, и начнется хаос, — под взглядами венценосной пары, опираясь на посох, понтифик встал. — А теперь я бы хотел исповедать вас. Первым будет Людовик…

Папа опустился в кресло исповедника, по другую сторону через решетчатую перегородку от него сел король.

— Скажи мне, сын мой, ты все еще любишь ее? — спросил понтифик.

— Да, ваше святейшество, — не раздумывая, проговорил Людовик.

— И ты готов простить ей те грехи, в которых ты ее, возможно, винишь?

Людовик медлил.

— Подумай хорошенько, сын мой, нам торопиться некуда.

— Готов, — откликнулся молодой король.

Пока понтифик беседовал с ее мужем, Алиенора все смотрела и смотрела на изваяние Божьей Матери в нише стены. Ее наказали. И наказали страшно. Господь проклял их связь с родным дядей и отнял у нее Раймунда. Сказки не вышло. Она осталась у разбитого сосуда, в котором был напиток любви, и теперь последняя влага исчезала — уходила в землю. Как уходила кровь из отсеченной головы ее возлюбленного в пожирающий все раскаленный песок Святой земли. Той земли, которую она уже ненавидела.

Королева встала на колени.

— Матерь Божья, — с отчаянием прошептала Алиенора, — спаси и помоги, не отступись от меня…

Скоро она заняла место супруга в личной исповедальне понтифика.

— Ты любишь своего мужа, дочь моя? — задал тот же вопрос Евгений Третий.

Алиенора молчала.

— Так любишь или нет?

— Я не знаю…

— Отвечай прямо и без сомнения.

— Не знаю, ваше святейшество, — голос ее дрогнул, — пощадите меня, не знаю…

— Когда ты писала мне, Алиенора, о чем ты хотела испросить меня? Я догадался и сам, но желаю услышать это из твоих уст.

Он ждал.

— Если можно, ваше преосвященство, я хотела бы отложить этот разговор, — нерешительно проговорила королева.

Сидя в полумраке исповедальни, Евгений Третий вздохнул. А следом кивнул самому себе.

— Да будет так, дочь моя. Возможно, вы еще не исчерпали своей любви. И вашим народам, о которых вам никак нельзя забывать, рано впадать в отчаяние.

Понтифик оставил их в своем дворце и сам указал на ту спальню, где должны были уложить короля и королеву. Никаких тебе отдельных покоев! Одна роскошно убранная, дабы ублажить вкус Алиеноры, и хорошо натопленная комната. И небольшая кровать под балдахином — одна на двоих. И одеяло одно. Протянет руку Людовик — вот тебе и плечо жены, ее рука. Потянется королева — тут тебе и муж под боком.

— Будем надеяться, что постель, которую благословил для них сам Господь, помирит короля и королеву, — еще до вечерней трапезы заглянув в спальню для гостей, заметил понтифик своей прислуге. Он удовлетворенно оглядел «королевское» ложе. — Дай-то Бог, чтобы, соединившись телами, они слились и душами.

А на следующее утро Евгений Третий с не меньшим удовлетворением наблюдал за еще больше присмиревшими и притихшими супругами. «Кажется, они помирились, — думал папа римский, — гроза прошла стороной, и многочисленным их народам и впрямь можно было вздохнуть с облегчением».

Покинув Тускулу, чета направилась во Францию, но вскоре разделилась. Людовику сообщили, что ему навстречу едет Сугерий с важными новостями и списком неотложных государственных дел, и король, оставив свиту и взяв небольшой отряд, поспешил в Оксерр, куда должен был вскоре прибыть его первый министр.

Алиенора возвращалась в Париж одна — большинство ее вассалов, в том числе Жоффруа де Ранкон и Гуго де Лузиньян, отправились в свои земли, а Сельдебрейль поехал в Аквитанию исполнять обязанности сенешаля провинции.