– Есть кто-то из вас, кто желает говорить добровольно? – бубня через нос, спросил олигарх.

Он обвел взглядом пленников и остановился на восставшем, который ранее умолял Крассовского отпустить его обратно в хозяйский дом. Бедолага вместе с отрезанным указательным пальцем на левой руке, который теперь валялся у его ног, потерял последние силы. Тело несчастного пробивала мелкая дрожь, он бредил и весь взмок. Второй раб, пожилой кельт, оказавшийся менее сговорчивым и лишившийся сразу двух пальцев на обеих руках, и вовсе потерял сознание от кровопотери. Восставший завалился вперед, уткнувшим лбом в землю.

Крассовский кивком указал легионерам, чтобы те вывели этих двух пленных из строя вон, и легионеры тут же бросились выполнять его поручение. Олигарх, держась за сломанный нос, переглянулся с Лицием Фростом.

– Если они не хотят говорить по-хорошему, будет по-плохому. Развяжите им языки, – бросил он.

– Будет сделано! Юлий Порций, заставь их говорить! – Фрост обращался к одному из ликторов, смуглому молодому человеку небольшого роста и с ранней сединой.

Тот кивнул и направился к рабу, который замыкал строй пленных слева. Крассовский проводил бойца взглядом, наблюдая, как тот вытаскивает на ходу кинжал. Юлий подошел к пленнику, схватил его за волосы на затылке и запрокинул несчастному голову, после чего въехал коротким ударом рукояти кинжала по носовой перегородке. Раздался хруст ломаемой в крошку кости. Олигарх, который только что испытал нечто подобное на себе, поморщился и опустил взгляд. Раб взвыл, попытался вывернуться, но, связанный, только лишь повис на собственных волосах, все так же удерживаемый ликтором олигарха.

– Это вместо привета, да, Слон? – насмешливо фыркнул один из ликторов.

Слон, как, видимо, называли в узких кругах молодого ликтора, удерживающего за волосы раба, не обратил на слова товарища никакого внимания. Раб в его руках начал давиться собственной кровью, которая полилась из носа ручьем, поперхнулся, закашлялся. Юлий наконец-таки отпустил руку, сжимающую волосы несчастного, а потом зачем-то вдруг одним махом перерезал веревку, которой были перевязаны руки бедолаги. Восставший тут же схватился за нос руками и тяжело застонал. Слон дал рабу некоторое время на то, чтобы прийти в себя, а потом с каким-то остервенением схватил руку восставшего, потянул ее на себя, заваливая бедолагу наземь, и с силой вдавил кинжал в палец перепуганного до смерти раба.

Юлий принялся что-то нашептывать на ухо несчастному рабу, поэтому Крассовский, который находился на некотором расстоянии от происходящего, не мог разобрать ничего, кроме бессвязного набора шипящих звуков. Однако подходить ближе, чтобы расслышать то, о чем говорит Слон, отчего-то не хотелось. Во многом потому, что, даже не договорив и не дав ничего сказать пленному, Юлий Порций вдруг пригвоздил ладонь пленника к земле кинжалом, будто гвоздем, вонзив его по самую рукоять. Он обнажил меч, один за другим отрезал все пальцы на руке несчастного раба, который закричал благим матом, видя, как его пальцы падают наземь, а из ран льется кровь. Слон, которому происходящее приносило явное удовольствие, тут же оторвал кусок от своей тоги и затолкал получившийся кляп в рот пленнику. Другим куском он перемотал рабу руку. При виде жестокой сцены насилия двое пленников тут же потеряли сознание. Слон подскочил на ноги и тут же перерезал им горло. Молча, не пытаясь привести пленников в чувство.

Крассовский, к горлу которого подкатил ком, повернулся к Лицию Фросту и с трудом выдавил из себя:

– Мне надо знать, где Спартак, что он вытворяет…

– Он знает, что делает, – усмехнулся Фрост.

– Осталось всего семь человек! – возмутился олигарх.

Лиций Фрост не посчитал нужным отвечать. Марк Робертович замолчал и поправил тряпку, которой прижимал набухший нос. Юлий Порций, успевший жестоко расправиться с тремя пленниками, подошел к четвертому, который смотрел на охранника с нескрываемым ужасом во взгляде.

– Где Спартак? – коротко спросил Слон.

– Не убивайте меня, я… – Раб не успел договорить, потому что меч Слона, которым он только что умело расправился с двумя потерявшими сознание пленниками, теперь разрезал горло еще одному бедолаге, который завалился на бок, уставившись пустыми, уже ничего не выражающими глазами на своего обидчика.

Крассовский стиснул зубы и, теряя выдержку, переступил с ноги на ногу. Юлий Порций взял паузу, прежде чем подошел к следующему пленному. Он оглядел проделанную работу, с надменным выражением на лице вытер кровь с кинжала и меча, после чего принялся медленно водить лезвием меча о лезвие кинжала, издавая противный скрежещущий звук. Кожа раба покрылась мурашками. Желваки на его скулах ходили, на лице запечатлелась боль. Пленным оказался один из двух гладиаторов, тех самых, которые устроили накануне дебош. Слон спрятал свой меч в ножны и склонился над гладиатором. Похлопал ладонью его по щеке.

Утихли легионеры, отвешивающие колкие шуточки в адрес друг друга и пленников. Самодовольно скрестив руки на груди, за происходящим наблюдали ликторы во главе с Лицием Фростом. На холме, где происходило все это действо, повисло молчание, поэтому Крассовский отчетливо сумел расслышать слова Слона, после того как боец разрезал пленнику веревку и освободил затекшие руки.

– Я расскажу тебе, что будет сейчас. Да? Ты готов слушать? – Понимая, что от гладиатора можно ожидать чего угодно, Слон приставил кончик кинжала к его шее. Вдавил его, проколов кожу, из ранки потекла тонкая струйка крови.

Порций аккуратно смахнул каплю с шеи пленника и облизал. Казалось, что гладиатор смотрит на Слона все с тем же безразличием во взгляде, но Марку Робертовичу, который считал себя неплохим знатоком человеческой души, показалось, что гладиатор испытывает самый настоящий ужас. Звериный, из тех, с которым нельзя совладать.

Слон продолжил.

– Если ты сейчас вытянешь руки и спокойно, без лишних движений положишь их на землю, то ты лишишься пальцев, – улыбаясь говорил он. – Если ты не захочешь делать этого, то мне не останется выбора, как отрубить тебе обе кисти.

Как бы ни храбрился гладиатор, но после этих слов лицо пленника приобрело меловый цвет.

– Я…

– Тсс! Я не все сказал. – Слон поднес указательный палец к губам, призывая раба замолчать.

Пленник силой заставил себя молчать.

– Затем мы повторим то же самое с ногами, после с языком, – продолжил он. – Последнее, чего ты лишишься, прежде чем я отпущу тебя, будут твои глаза. – Слон медленно провел пальцами по глазам раба, немного надавливая на глазное яблоко. – Как ты думаешь, увидев это, остальные захотят говорить? Или после того, как ты лишишься рук, захочешь говорить ты? – философски закончил он, надавив чуть сильнее на горло гладиатора острием кинжала. – Вопрос остается прежний! Где мёоезиец? Где твой вождь, раб?

Гладиатор закрыл глаза и протянул вперед руку, растопырив пальцы.

– Режь, – выдавил из себя он.

Слон выругался и схватил руку гладиатора, уже готовый отрезать его палец, но в этот момент второй гладиатор, все это время с ужасом и невероятной болью, любовью в глазах наблюдавший за происходящим, сказал: