Шагая по тропинке, она не чувствовала, что поднимается, и только оказавшись на самом верху, с удивлением увидела, что море осталось где-то далеко внизу. Отсюда к пляжу вел не пологий склон — холм под ногами обрывался отвесным спуском, заканчиваясь у прибрежных утесов, о которые разбивались волны.

Эмма подошла к самому обрыву и заглянула вниз. Отвесно уходившие вниз стены сверкали ослепительной белизной. А море отливало голубизной — не обычной, небесной лазурью, а какой-то сюрреалистической, яркой бирюзой. Эмма, зачарованная, смотрела и не могла отвести глаз. Краски казались слишком яркими, чтобы выглядеть настоящими. Они походили на те, какие можно увидеть в детской комнате, — оставленные цветными карандашами.

Откуда-то из глубин памяти всплыло воспоминание: Эмма, совсем еще маленькая, играет в белой комнате с куклой, одетой в ярко-голубое платье. Где это было, она не знала — может, в соседском доме или на дне рождения у кого-нибудь из подружек. Она что-то напевала себе под нос, возясь с куклой.

Она была счастлива там.

Если захотеть, она может отправиться туда прямо сейчас.

Риччи вполне проживет и без нее. Он забудет мать. А она может оставить его, оставить детскую пухлость и ручки, которые обнимали ее за шею. Да и не сможет он держаться за нее всю жизнь, в конце-то концов. Руки сына разжались. В груди возникла щемящая пустота, и Риччи исчез. Когда она увидела его в следующий раз, он бежал по берегу, гоняясь за чем-то — воздушным змеем или собакой. Он стал старше — похоже, ему исполнилось десять, — и он был здоров, силен и счастлив. Волосы у него потемнели, зато улыбка Оливера осталась прежней. Он вытянулся, в движениях и речи чувствовалась уверенность, хотя язык и был ей незнаком. Небо нахмурилось. Он пробежал мимо, не узнав ее, и помчался дальше. Куда именно, Эмма не знала…

Небо стало еще темнее. Поднялся сильный ветер. Она больше не видела волн, зато отчетливо слышала их, с грохотом разбивающиеся о скалы. Эмма чувствовала приближающуюся бурю, как чувствуют ее животные. Тело ее, стряхнув оцепенение, трепетало. Разум сохранял кристальную чистоту и ясность, как только что вымытое стекло.

«Между твоей матерью и счастьем выросла стена, — сказала ей однажды бабушка. — Она появилась так давно, что понадобится нечто сверхъестественное, чтобы разрушить ее».

Эмма кончиком пальцев коснулась шрама на подбородке.

Восторженный ребенок, со всех ног бегущий к матери. Потрясение, когда мать оттолкнула ее. А когда Эмма ударилась об угол камина, все прочие чувства заслонил собой страх. Ее мать, смертельно бледная, вскакивающая с кресла. «Эмма… Эмма, с тобой все в порядке?» Голос ее звучал неестественно высоко и казался чужим. Она подскочила к дочери и подхватила ее с пола. Мать стояла, держа ее на руках, крепко прижимая к себе и баюкая. «Прости меня, прости меня, пожалуйста! — снова и снова повторяла она. Голос ее звучал приглушенно. Она зарылась лицом в волосы Эммы. — Я не знаю, что на меня нашло. Я люблю тебя, хорошая моя. Я люблю тебя. Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя!»

Эмма не помнила, что именно говорила мать, но смысл был примерно таким. Зато она отчетливо помнила, как крепко мать прижимала ее к себе. В тот момент она очень испугалась — ей еще не приходилось видеть мать такой взволнованной. Одновременно ее охватил безудержный восторг, потому что все было как в рекламе стирального порошка, когда мать подхватывает дочку с постели и кружит ее в воздухе. Этот рекламный ролик очень нравился Эмме.

И сейчас мать стояла рядом с ней, чуть сбоку, и волосы ее, такого же цвета, как и у Эммы, трепал ветер.

Мне нужна была помощь, но я была слишком горда. Прости меня, девочка моя дорогая! Мне следовало настойчивее бороться за тебя.

Все в порядке, мам. Я знаю это. И всегда знала.

Ветер понемногу стихал. А внизу на скалы по-прежнему накатывались свинцово-серые волны.

Она будет драться за Риччи. Он будет расти у нее на глазах и будет помнить ее. Эмма еще не знала, как вернуть сына, но она непременно сделает это. Начало, и неплохое начало, уже положено, верно? По крайней мере, она знала, что он жив, и знала, где он и с кем. Ей было известно намного больше, чем родителям многих пропавших детей. И она всего лишь потерпела неудачу, а не поражение. Должен существовать какой-то способ вернуть Риччи, и она найдет его, чего бы ей это ни стоило. Она не сдастся и не отступит, пока не добьется своего.

* * *

Без четверти полночь. Нет смысла ждать автобуса в такое время. Эмма спустилась с промокшей насквозь дюны и направилась в деревушку. В окне одного из домов виднелась табличка с надписью «Имеются свободные места».

Женщина, открывшая на ее стук дверь, придирчиво оглядела Эмму с головы до ног в желтоватом свете лампочки на крыльце, после чего неохотно признала, что да, свободная комната у нее есть. Эмма решила, что подозрения хозяйки были вызваны тем, что она промокла до нитки. Или отсутствием багажа, или поздним временем, кто знает. Женщина провела ее через безукоризненно чистую, без единого пятнышка столовую с сосновыми шкафами и длинным столом посередине, застеленным белой скатертью, на котором уже были расставлены чашки и тарелки для завтрака. Она записала данные Эммы в большую тетрадь с обложкой под мрамор. Потом вынула из ящичка ключи и показала ей комнату, расположенную чуть дальше от кухни по коридору.

Эмма посидела у батареи отопления, чтобы согреться, чувствуя, как приятное тепло растекается по телу. Оказывается, до этого момента она и не сознавала, какой холодный ветер дул на вершине холма.

Очень странно, что мать пришла к ней именно здесь. После ее смерти Эмма продолжала жить, как будто ничего не произошло. Она не делала ничего из того, что полагается делать в случаях, когда умирает ближайший родственник. Она не плакала, не нюхала духи матери, не навещала ее могилу. Словом, вела себя совсем не так, как поступают, по их словам, другие люди. И даже не задумывалась почему. Смерть матери камнем легла ей на сердце. На какое-то время Оливеру удалось облегчить ей ношу, но после его ухода камень вернулся на место, став еще тяжелее прежнего. Вот только на этот раз она почти не обращала на него внимания, потому что уже носила под сердцем другую тяжесть — Риччи. «Почему она все время звонит мне?» — жаловалась она Джоанне, находя сообщения своей матери на автоответчике.

Теперь Эмма знала почему. Потому что ее мать тоже не сдавалась до самого конца.

От порывов ветра дребезжали и стонали оконные рамы, но с каждым разом все слабее. Здесь присутствие матери ощущалось не так сильно и осязаемо, как там, на вершине утеса. Но зато оттуда был виден и этот дом. А если посмотреть в сторону моря, то можно увидеть Францию.

Эмма прошептала:

— Если ты его видишь, скажи ему, что я иду. Скажи ему, чтобы он держался и потерпел еще немного.

Потом она сняла с себя одежду и разложила ее на кресле для просушки. Забралась в односпальную кровать и уснула, едва коснулась подушки. Сны ее не беспокоили.