Она с улыбкой обернулась. Поправила мне скрутившийся ремень автомата, бронежилет… Потрепала по плечу и сказала:

– И тебе тоже удачи, Танюш. Но мы ведь обе знаем, что справимся, правда?

Я с энтузиазмом кивнула, и проклятущий шлем на этот раз просто упал на пол. Реджи рассмеялась и, подняв его, вернула мне.

– Когда ремешок застегнешь, будет держаться, – сказала она. – Ну, давай, беги к Степе. И не забудь потренироваться с пулеметом. Я в тебя верю.

Я чмокнула ее в щеку, хотя это казалось жутким нарушением субординации, и побежала к лифту. Спустившись на нулевой этаж, я прошла по коридору направо, к складу оружия, где и нашла Степана, который раскладывал чудовищного вида черные резиновые полумаски с белыми оголовьями и какими-то дисками по сторонам, видимо, фильтрами…

– И как ими пользоваться? – спросила я Старшего, взяв в руки один из респираторов.

– Надеваешь и дышишь, – усмехнулся Степан. – Все очень просто, Солн…

Он вдруг осекся, и я вспомнила, что он называл Солнцем Наташу… Из-за того, что ее стихия огонь и сама она «горячая, как солнце»… Меня это тогда так раздражало… Бесило, что все внимание мужиков приковано к ней… А теперь осталась только пустая комната…

Помявшись, я сунула маску под мышку и по возможности задорно заявила:

– Что ж, я тогда на башню. Ты скоро подойдешь?

Он расстроенно кивнул.

– Да, только отнесу оставшееся и заберу Жезл. Буду минут через пять.

Какая неловкая все-таки ситуация. Сказать ему что-нибудь ободряющее? Нет, я на удивление несентиментальна, когда речь идет о реальной жизни. Вот творчество – это другое дело, но сейчас не время для творчества. Поэтому я, так ничего и не сказав, быстро выбежала из оружейной.

«Солнце». Как странно работает человеческий мозг. Вылавливает из памяти забытые уменьшительно-ласкательные обращения и вертит их на языке в самый неподходящий момент. «Солнце» было в единственном числе. И оно погасло.

Я сел на ящик, глядя на дверь, за которой только что исчезла Таня. Девочка явно почувствовала мое смущение, поэтому и сбежала. Спасибо хоть не начала успокаивать – только этого не хватало. Я закрыл глаза и попытался представить Наташино лицо…

Оно предстало передо мной слишком быстро, а значит, время не вылечило меня окончательно. Я еще хорошо ее помню. Помню, как откидывала она волосы, изящным, отточенным движением тонкой руки. Как лукаво улыбалась, флиртуя… Как лежала на окровавленном снегу…

Я слишком хорошо помню…

* * *

Идти все сложнее. Пятиться в глубоком снегу, в метель, держа в одной руке автомат, а другой прижимая к себе Наташу, теряющую сознание… Отстреливать мелькающие в пелене белесые тени врагов… Стараться не упасть… Стараться не сойти с ума от отчаяния. Не сдаваться и продолжать надеяться, когда надежды уже не осталось.

Выйти к снегоходам. Это цель.

Не важно, что руки немеют от тяжести, не важно, что ноги заплетаются. Не важно, что врагов становится все больше. Главное – дойти до цели, тогда мы спасены.

Времени на размышления нет, но я ловлю себя на мысли, что, не будь я антимагом, мы бы уже давно погибли. Благодаря моим талантам Белые не могут достать нас на расстоянии: я нейтрализую любые магические атаки – такова уж моя природа, мой особый дар. А враги, наученные горьким опытом, безуспешно атакуют издали, опасаясь подходить ближе. Еще бы. Я не зря тратил время в Москве, совершенствуя эту модель автомата.

Да, огнестрельное оружие против Белых не менее эффективно, чем магия, особенно когда противники не в состоянии защитить себя энергетическими коконами. А поскольку я мог нейтрализовать всю магическую активность в пределах видимости, Белые оказывались беззащитными перед пулями.

Вот еще один выскочил из снежного тумана, в руках копье, глаза горят… Тело – словно древнегреческая статуя, разве что в пластинчатых доспехах. Лицо – ангела, только вот горящие бледно-голубым светом глаза портят божественную красоту героического воина. Глаза… и дырка размером с кулак, которую я оформляю Белому во лбу. Зря ты так неосмотрительно попал в поле моего зрения.

Наташа тяжелеет, она уже еле переставляет ноги, что-то постоянно бормочет. Надеюсь, что целебные заклятия.

– Все будет хорошо, Солнце, – говорю я.

Глупость, конечно, но пусть думает, что у нас и впрямь все получится. Импровизированный жгут не помогает, если не обработать рану в ближайшее время, девушка истечет кровью. За нами тянется красная дорожка, сколько же Наташа уже потеряла?..

– Останови кровь, Солнце, слышишь? Вспомни, чему нас учил Толя.

– Оставь меня, – хрипло шепчет она.

– Вот еще, – ворчу я. – Настоящие женихи своих невест не бросают! Мы уже почти добрались.

На секунду покрывало метели разрывается, и я вижу стены ледяного дворца. Что за ерунда?! Выходит, мы отошли всего на две сотни метров от входа! А мне казалось, что прошли уже километра три… Оптимизм сразу улетучился, заработала голова.

Мы не дойдем.

Вдвоем точно не дойдем.

Словно подслушав мои мысли, Наташа снова шепчет:

– Оставь меня, Старший. Я их задержу…

Я сжимаю челюсти так, что сводит зубы, выпускаю очередь в ряды Белых, которые, кажется, осмелели и уже подходят ближе. Неужели чуют? Как стайные хищники, загоняющие жертву… Ну, у жертвы есть еще обоймы в запасе. И гранаты, кстати… Выбираю группку из трех Фигур, нажимаю на спусковой крючок гранатомета, со злой радостью наблюдаю, как взрыв разносит тела Белых на куски. Гранат осталось мало, надо беречь…

Наташа падает, потянув меня за собой. Я пользуюсь передышкой, чтобы перезарядить автомат, мельком смотрю на дымящуюся на морозе рану девушки и мысленно ругаюсь. Если ей не оказать помощь прямо сейчас, она точно умрет. А как я могу ей помочь, когда со всех сторон к нам неторопливо и деловито приближаются Белые? Они почти победили, они чуют нашу слабость…

Расстреливаю магазин за считаные секунды. Вставляю новый. Краем глаза замечаю, как Наташа делает какое-то резкое движение оставшейся рукой. В то же мгновение справа вспыхивают ярким, жарким огнем две Фигуры. Господи, на что она тратит силы!

– Не сметь! – ору я. – Сам справлюсь! Залечивай рану!

– У меня нет сил, Степа, – она устало закрывает глаза.

Ага. Поджигать Белых у нее силы есть, а заняться самолечением – нет.

– Не говори глупости! Возьми себя в руки, – брякаю я и осекаюсь.

– У меня только одна осталась, – улыбается она.

Бледная как смерть, с налипшими на лоб волосами и горящими лихорадочным блеском глазами, она лежит на красном от ее крови снегу, неловко шевеля обрубком левой руки… и она такая красивая… Такая красивая, что мне хочется выть в голос.