как, поэтому путешествовали и собирали все, что могло помочь нам найти ответ или хотя бы его часть. Это наша коллекция. Когда сама мадам Бьянки, чей портрет по-прежнему возвышается у входа, тихо отошла в мир иной за городом в тысяча семьсот восемьдесят первом, ее потомки – опять-таки мы с Джеком, но уже под другими личинами – сохраняли дом так долго, как могли, но мир изменился, и люди перестали в нем жить.

– И то, что мы очень хотели, мы получить не смогли – доступ к портретам да Винчи, – добавляет Джек.

– Поэтому мы завещали Коллекцию государству в тысяча девятьсот двадцатом в надежде, что репутация всемирно известного культурного музея позволит нам завладеть картинами.

– Так вот что называют перспективным планированием, – говорит Бен.

– С такой жизнью, как наша, долгосрочные игры многое значат, – произносит Джек.

– И везение тоже имеет место быть, – улыбаюсь я Бену. – В любом случае мы или, точнее, версии нас владеем Коллекцией.

Загорается зеленый, и мы переходим дорогу.

– Тогда почему ты работаешь в собственном музее по профессии, для которой нужно было получить два образования? – спрашивает Бен.

– Потому что Вита не хочет пользоваться своим уникальным положением, – отвечает Джек.

– После смерти Доминика я вернулась в университет, – говорю я. – Собирала дипломы, как собирают бейсбольные карточки, но, естественно, большинство моих квалификаций не очень долгое время сочетались с моей внешностью. Поэтому время от времени приходится начинать все заново.

– И несколько лет назад она решила, что хочет вернуться в Коллекцию и снова изучить ее при помощи новых технологий, поэтому отправилась в университет, вооружилась знаниями и, когда появилась вакансия, откликнулась на нее, ничем не выделяясь на фоне остальных.

– Ну, я все-таки знала Коллекцию изнутри, это тоже помогло мне получить должность, – признаюсь я. – Когда очень долго живешь, есть преимущества, от которых никуда не деться, например твое состояние растет.

– А если бы ты не была успешной? – спрашивает Бен. – Что тогда?

– Об этом я как-то не думала, – задумчиво говорю я, когда мы входим в здание.

– Пока Вита была в университете, я вернулся во Флоренцию и усовершенствовал свои художественные навыки. Правда, ни один из моих учителей так и не сравнился с гениальностью Леонардо.

– Вот это да, – в восхищении говорит Бен, – ты так хорошо знал Леонардо.

– Но не так хорошо, как я думал, – негромко произносит Джек. – В общем, так получилось, что один очень зажиточный спонсор выкупил все здание для проведения небольшого мероприятия, и охрану он привел тоже свою. Все здание в нашем распоряжении.

– А где тогда будет проходить мероприятие? – спрашивает меня Бен.

Я долго смотрю на него.

– А-а, это ты – зажиточный спонсор. А почему нельзя было сделать так раньше, когда мы пытались сфотографировать картину? – спрашивает он.

– Я бессмертна, а не идеальна, – говорю я. – Это была идея Джека, его уровень макиавеллизма выше, чем у меня.

– А вот, кстати, Макиавелли был совсем не таким плохим, каким его рисует история, – беспечно говорит Джек.

* * *

Поскольку сегодня такая знаменательная ночь и я уже очень давно не была здесь почти в полном одиночестве, я впускаю нас внутрь через переднюю дверь.

Парадный вход купается в свете, и у меня по-прежнему перехватывает дыхание при виде наших произведений искусства на изумрудных стенах, как будто обитых шелком, нашей прекрасной мебели и вещей, выставленных напоказ посетителям.

– Дом, милый дом, – вздыхает Джек. – Я скучаю по восемнадцатому веку. Он был моим любимым. Возьмем хотя бы костюмы!

– Наверное, это выражение сейчас использовать не стоит, – говорит Бен, проходя в центр вестибюля и медленно поворачиваясь, чтобы все осмотреть, – но у меня от всего этого мозг взрывается. Кого еще вы встречали? Где успели побывать?

– У нас будет время это обсудить, – говорю я, беря его руку и целуя ее. – Джек, что дальше?

– Для начала мне нужно сделать наброски, – говорит Джек. – Предлагаю пройти во внутренний двор. По словам Леонардо, портрет должен быть завершен под звездным светом. Про наброски ничего не было сказано, но лучше не рисковать.

Мы идем за Джеком, минуем старую гостиную, бальный зал и выходим в крытый двор со стеклянным куполом и прудиком с фонтаном, возле которого выстроились древние статуи, привезенные нами из Рима и Греции.

Я держу Бена за руку и смотрю, как Джек устанавливает мольберт и кладет на него несколько листов коричневой бумаги. Он открывает сумку и достает новенькую упаковку с мелками, которую я ему купила.

– Подойдут? – с тревогой спрашиваю я. – Они же не совсем как у Леонардо?

– Нет, но мел – одна из немногих вещей, которая не изменилась за пятьсот лет, – говорит Джек. – Мел есть мел. А теперь не мешай мне и моей музе, иначе я попрошу тебя уйти.

Это требует больших усилий, но я знаю, что Джек ненавидит, когда кто-то наблюдает за его творческим процессом, поэтому делаю то, что мне велят. Прежде чем пойти в Коллекцию, я изучила инструкции, оставленные Леонардо. В них было сказано, что мой портрет он закончил за несколько недель между двумя и четырьмя часами утра. Нескольких недель у нас нет, поэтому нам некогда работать над сфумато или передачей особого выражения глаз. Будем надеяться, что материалов и самого действия хватит, чтобы спасти Бена. Мы должны верить, и я верю. С каждым ударом сердца я верю как можно отчаяннее, пока не напрягается каждый мускул, а все тело не охватывает лихорадочной надеждой.

– Это оно? – Бен смотрит на маленький тусклый камушек красноватого цвета, который принес Джек. – Это и есть философский камень?

– Если верить Леонардо – да, – пожимает плечами Джек. – Я-то не знаю, может, это голубиное дерьмо. Выбирать не приходится.

– Но если это действительно сработает, разве нам не нужно отправить его в лабораторию на анализ? Поделиться открытием со всем миром? – спрашивает Бен.

– Хуже идеи не придумаешь, – говорит Джек. – И Леонардо со мной бы согласился. Он знал, на что способны люди, понимал, что такая находка нарушит баланс Вселенной, если ее обнаружат до того, как человечество будет готово. Именно поэтому, открыв секрет бессмертия, он сделал все возможное, чтобы надежно его спрятать. Я оставлю крошечный осколок, этого хватит, чтобы проанализировать его когда-нибудь в далеком будущем. Если цивилизация продвинется настолько, что поймет, как использовать его по назначению. Последние пятьсот лет не особо вселили в меня надежду.

– А ты понимаешь, как он работает? – спрашивает Бен.

– Я понимаю, что эта ночь, скорее всего, навсегда изменит твою жизнь, – отвечает Джек. – Но, боюсь, я должен признаться, мне известно лишь то, что мне нужно следовать инструкциям