Яся Артельман (гладя сидящего на ладони крупного шестидневного крольчонка, покрытого черным пухом; второй крольчонок, темно-коричневый, сосет Шестую-бет, закрыв полуслепые глазки). Ты крольчишка-дуришка, да? Ты крольчишка-дурииииишка. У кого лапки? У кого маленькие лапки? У кого сладкие маленькие лапки? Кто крольчака-дуряка? Ты крольчака-дуряка, ты крольчака-свиняка, да? Да, ты крольчака-свиняка! Ты крольчака-урчака-поросяка… Ты крольчака-котяка-говняка…

Крольчонок (оглядывая себя в изумлении). Я? Я?..

Он убедил Дану Гидеон пойти с ним, хотя Дана Гидеон хотела купаться, в последнее время она стала пробовать радужную морскую воду языком, когда взрослые не видели, и клялась, что радужная пленка по вкусу похожа на курицу, и уговаривала Марика Ройнштейна хотя бы лизнуть прибрежный камень там, где пленка, наслаиваясь день за днем, стала походить на невозможной красоты стоцветный студень. Она говорила, что не сегодня-завтра попробует есть эту пленку прямо пальцем, и он смотрел, как она, черпая воздух горстью, лижет этот кривоватый палец бледным языком, – и вдруг, обливаясь горячей волной желания, ощущал вспышку ненависти к ней, к ее бесстрашию и бездумию. Волна уходила, он оставался стоять с пересохшим горлом, не мог лизнуть этот омерзительный студень, не мог броситься в воду за ней и за ее безмозглой собакой, боялся ловить медуз палкой и кричать им: «Не ваш пляж! Не ваш пляж!» Бедра у нее были мягкие, под попой лежала крошечная складочка жира, ему хотелось положить в эту складочку палец, медленно провести им слева направо, вынуть и облизнуть, но вместо этого он шел на дальний конец пляжа, к Соне, и наматывал на кулак ее холодные белые волосы, а она молчала и даже голову не поднимала, чтобы песок не лез в нос. Но в этот раз ему удалось убедить Дану Гидеон пойти с ним – даже не убедить, нет: кажется, она так удивилась, когда он сам предложил что-то делать, а не молча кивнул в ответ на очередную ее придумку и не побрел за ней, потирая шершавый кадык, что выскочила первой на тропинку, ведущую к отелю, и побежала, как делала часто, спиной вперед, по шагам отца, или учительницы Гилы Ицхак, или хромого Нафтали угадывая, вправо или влево, уже пришли или еще нет. Их досмотрели на входе, как досматривали по приказу алюфа Цвики Гидеона всех, включая собаку Дору, и Дана Гидеон сказала ему: «Давай быстро», – и заговорщицки схватила его за руку, потому что учительница Гила Ицхак запрещала им ходить по гостинице в пляжной одежде, и побежала, спрашивая: «Сюда? Туда?» – и он понял, что опять она ведет его, и вырвал руку, и нарочито медленно пошел рядом с ней сам. У него не было ничего назначено, в этом-то и была вся задумка, он просто ходил и высматривал их, и высмотрел наконец в комнате старшей горничной, на которой теперь висела рукописная табличка «Пикуах-6»[158]. Двое совокуплялись, третий выкусывал блох из-под хвоста. Дана Гидеон тихо-тихо, на цыпочках, подкралась к этим двум, совокупляющимся, села на корточки и попыталась заглянуть самке под брюхо, а генерал-фельдмаршал главнокомандующий войсками Марик Ройнштейн гаркнул так, что Дана Гидеон от неожиданности упала на попу:

– Смиррр-но!

Самец, не вынимая, посмотрел на генерал-фельдмаршала главнокомандующего войсками Марика Ройнштейна и сказал:

– Я тебя не знаю.

Самка жадно запищала и заворочалась под ним, и на секунду генерал-фельдмаршалу главнокомандующему войсками Марику Ройнштейну показалось, что они сейчас так и продолжат дрыгаться, цокая по полу когтями и повизгивая. Его обдало горячей волной ужаса; Дана смотрела на него, ничего не понимая, и он крикнул снова:

– Смиррр-рно!

Самец слез с самки, но на задние лапы не встал; на секунду генерал-фельдмаршала главнокомандующего войсками Марика Ройнштейна посетила сладостная мысль, что это просто какие-то не те, какие-то незнакомые крысы, что может же в гостинице жить два племени крыс, и одно из них раньше никогда не выходило на свет, а теперь вот, к несчастью его, выползло на поверхность, но тут самец сказал:

– Ты мне не командуй. Ты мне не командир.

Тут пришла к генерал-фельдмаршалу главнокомандующему войсками Марику Ройнштейну блаженная ярость, просветляющая и успокаивающая, и он медленно, не без наслаждения, поинтересовался, предвкушая дальнейшие события:

– И кто же это, извините, пожалуйста, ваш командир? Не могу не поинтересоваться, чьи это рядовые (вдох) так замечательно (выдох), так блистательно (вдооох) демонстрируют свою выправку (выдох) перед генералом. Фельдмаршалом. Главнокомандующим. Войсками!!! – (Вопль. Тут генерал-фельдмаршал главнокомандующий войсками Марик Ройнштейн внезапно видит себя со стороны – ссутуленного в этом вопле, с повисшими в солнечном луче брызгами слюны, вылетевшими изо рта.)

– Я не рядовой, – говорит самец, и тот, другой говнюк, серый с коричневыми подпалинами за ушами, позабывший о блохах и давно пялящийся на торчащую у Даны Гидеон из кармана обертку от «Мекупелет»[159], вдруг подхватывает:

– Он не рядовой. Он третий младший снизу маленький царь.

Это звучит смешно, и Дана Гидеон смеется, и собака Дора фыркает по-человечески у нее за спиной. От неожиданности генерал-фельдмаршал главнокомандующий войсками Марик Ройнштейн даже не переспрашивает ничего, теперь он подражает самому себе, он хочет звучать так, как звучал минуту назад, он пытается делать все те же вдох и выдох, он говорит:

– Даю вам три минуты на то, чтобы вызвать сюда вашего командира. Вы запомните этот разговор надолго.

– Ты их дрессируешь? – спрашивает Дана. – Они умеют танцевать? У нас в школе была девочка, так у нее была крыса, так она учила ее танцевать, но у нее ничего не вышло, потому что крыса была очень умная.

– Я рядовой, – внезапно говорит самка.

– Две минуты, – говорит генерал-фельдмаршал главнокомандующий войсками Марик Ройнштейн. – Командира сюда.

– Я тебя знаю, – говорит серый с подпалинами, стоя на задних лапах и держа Дану за палец, и тогда генерал-фельдмаршал главнокомандующий войсками Марик Ройнштейн узнает его и взвизгивает:

– Смирно, тараш[160]!

– Я не тараш, – говорит серый с подпалинами, прерываясь, чтобы цапнуть с Даниного пальца шоколадную крошку. – Я второй младший снизу маленький царь. Командир тот самый. Не кричи.

– Я не понимаю, – говорит Марик Ройнштейн, теребя кадык, и тогда второй младший снизу маленький царь, глядя ему в глаза черными блестящими глазами, вдруг вонзает зубы в Данин розовый палец.

Визжит Дана Гидеон, собака Дора, бешено оскалившись, лает по-собачьи, а второй младший снизу маленький царь вдруг рявкает страшным голосом:

– Молчааать!!!