Но нет, Йоав Харам не умер – просто никто не разговаривает с Йоавом Харамом.

Это снова я, покойный нарратор первой главы. Я просто хотел рассказать одну историю, все это время она крутится у меня в голове, не знаю почему. Это было на той квартире, где мы с Анни жили после переезда от родителей, там была крошечная кухня, заткнутая в какой-то угол, буквально раковина плюс две конфорки. Я пошел ставить бульон и вдруг увидел в раковине крошечного геккона. Он был почти розовый, почти прозрачный. Я стал выдирать из кармана застрявший телефон, я думал, геккон убежит, но он, наверное, так испугался меня, что только сидел и смотрел. Я снял его вертикально, но на металлической поверхности раковины его почти не было видно. Тогда я повернул телефон, чтобы сбоку появилась шкала освещения, стал водить пальцем по этой шкале – и вдруг уронил телефон прямо в раковину. Сам не знаю, как это произошло. Я схватил телефон, но геккончик был уже мертв, у него сломалась спина и оторвалась лапа. Мне пришлось вынести его во двор и положить на траву, я поддел его для этого одноразовым стаканом. Понятия не имею, зачем я это рассказываю, просто все это время у меня оно крутилось в голове, я все думал про это и думал.

На четвертый день они открыли дверь, распахнули. Карина обнаружила это, когда сумела понять, что ровная алая боль в правом глазу – совсем непохожая на пульсирующую пурпурную боль в левом глазу – вызвана светом, пробирающимся сквозь веко. Она начала работать со сложившейся ситуацией и через совсем короткий промежуток времени сумела открыть один глаз – левый, требовавший меньших усилий, – и привести голову в положение, позволявшее на несколько секунд сосредоточить взгляд. Это дало ей возможность убедиться в том, что дверь, бесспорно, открыта и что она сама (почти бесспорно) пребывает в сознании и может полагаться на собственные впечатления. После небольшого отдыха, который потребовался ее телу, чтобы восстановить потраченные на это открытие силы (свет медленно ушел, наступила ночь), она смогла сосредоточиться, составить небольшой план и привести его в действие. Результат оказался впечатляющим: теперь ее тело лежало на животе, слегка перекосившись, чтобы поберечь раскрошенные ребра с одной стороны, и приняв стратегически важное направление – головой в сторону двери, задними лапами в темный угол, где уже пованивала открытая банка с тунцом. Свет из коридора огибал мятое ведро, превращая его в тупой черный знак на фоне сияющего прямоугольника, наполненного утренним холодом. Если ее расчеты были верны (а она честно признавалась себе, что в данный момент ее способность правильно оценивать расстояния была далеко не на высоте), ей было необходимо всего лишь доползти до ведра, передохнуть, отбросить ведро с дороги и продолжить ползти в том же направлении – итого от силы метров пять или семьсот. Ей было необходимо всего лишь доползти до ведра, передохнуть, отбросить ведро с дороги и продолжить ползти в том же направлении – итого от силы метров пять или семьсот. Ей было необходимо всего лишь доползти до ведра, передохнуть, отбросить ведро с дороги и продолжить ползти в том же направлении – итого от силы метров пять или семьсот. Она доползла до ведра, и был вечер, и офицер вошел в подвал, и на этом закончился их захватывающий диспут о том, существует ли у мыслящих существ свобода воли, – диспут, начавшийся сразу после ее ареста и закончившийся одиноким выстрелом за закрытой дверью с криво сросшимся смотровым стеклом.

Автор выражает глубочайшую благодарность всем, кто помогал ему в работе над романом: Владимиру Ермилову, Борису Горелику, Лидии Горелик, Александру Гаврилову, Марии Степановой, Боруху Горину, Диме Неяглову, Дмитрию Аксельроду, Натали Нешер-Аман, Леониду Швабу, Анне Ростокиной, Динару Хайрутдинову, Александре Романенко и Ольге Ефимовой.