Бен!

Я сбегаю к берегу, останавливаюсь и прислушиваюсь снова.

Не предай меня…

— Бен? — одновременно шепчу и кричу я.

Меня нагоняет Виола:

— Твой Бен? Да?

Я жестом велю ей замолчать и слушаю, пытаясь отделить рев реки, птичье пение и собственный Шум, пытаясь различить за всем этим гвалтом…

Не оставь меня…

— На другом берегу, — говорит Виола и бросается по мосту через реку, громко топая по доскам. Я бегу за ней по пятам, обгоняю и слушаю, слушаю и смотрю, смотрю, смотрю и вижу…

Там, в густых кустах на берегу…

Бен.

Это правда Бен.

Он стоит, согнувшись, за кустами, одной рукой опирается на ствол дерева и настороженно смотрит, кто это бежит по мосту… Вот я уже близко, его лицо внезапно смягчается, Шум раскрывается широко-широко, как объятья, и я лечу через кусты прямо в них, едва не сшибая Бена с ног. Мое сердце выворачивается наизнанку от счастья, Шум ослепительно яркий, как целое небо, и…

Все будет хорошо.

Теперь все точно будет хорошо.

Все будет хорошо.

Это Бен.

Он крепко стискивает меня в объятьях и говорит только: «Тодд», — а Виола держится в сторонке, чтобы не мешать, и я обнимаю его обнимаю обнимаю это Бен ох Боже всемогущий это Бен Бен Бен!!!

— Да, это я, — говорит он и смеется, потомушто я сейчас выжму весь воздух из его легких. — Ох, как же я рад тебя видеть, Тодд!

— Бен, — говорю я, отстраняясь и глядя на него. Мне некуда деть руки, поэтому я хватаю его за грудки и тря су что есть мочи — вроде бы так мужчинам полагается выражать любовь. — Бен!

Он кивает и улыбается.

Вдруг вокруг его глаз пролегают складочки, и я уже вижу начало истории, которая вот-вот появится в Шуме.

— Киллиан? — спрашиваю я.

Он ничего не говорит, лишь показывает мне Шум: вот он бежит к догорающей ферме, внутри которой остались не только приспешники мэра, но и Киллиан Бен горюет, до сих пор очень горюет.

— О нет. — Мое сердце уходит в пятки, хоть я и догадывался, что произошло на ферме.

Догадываться и знать всетаки разные вещи.

Бен снова кивает, медленно и грусно, и тут я замечаю, какой он грязный, тощий — бутто не ел неделю, — а на носу у него запеклась кровь. Но это по-прежнему Бен, который умеет читать меня лучше всех на свете, и его Шум уже спрашивает меня о Манчи, а я уже показываю ему, что стряслось, и тут из моих глаз наконец-то брызгают слезы, и он обнимает меня, и я плачу, по-настоящему плачу от горя по моему псу, Киллиану и прежней жизни.

— Я его бросил! — рыдаю я, кашляя и шмыгая носом. — Я его бросил.

— Знаю, — говорит Бен. В его Шуме уже отдаются мои слова: Я его бросил.

Через минуту Бен осторожно отстраняется, смотрит на меня и говорит:

— Послушай, Тодд, у нас нет времени.

— На что?

Бен переводит взгляд на Виолу.

— Здрасьте, — говорит она, в глазах сплошная тревога.

— Здраствуй, — кивает Бен. — А ты, стало быть, та самая девочка.

— Та самая.

— Ты помогала Тодду?

— Мы помогали друг другу.

— Славно. — Шум Бена становится теплым и грусным. — Славно.

— Пошли, — говорю я, хватая его за руку и пытаясь тащить за собой к мосту. — Там есть еда и врач…

Бен не двигается с места.

— Можешь немного покараулить? — спрашивает он Виолу. — Дай знать, если кого-нибудь увидишь. Неважно, с какой стороны.

Виола кивает, мы переглядываемся, и она выходит из кустов на тропу.

— Дела совсем плохи, — говорит мне Бен, тихо и очень серьезно, как бутто речь идет о жизни и смерти. — Вы должны как можно скорей добраться до Хейвена.

— Я это знаю, Бен, — говорю я. — Почему ты…

— За вами гонится армия.

— Это я тоже знаю. Армия и в придачу Аарон. Но теперь, когда ты с нами, мы…

— Я с вами не пойду.

У меня отваливается челюсть.

— Что?! Не пойдешь?

Он качает головой:

— Не могу.

— Надо чтонибудь придумать! — восклицаю я, а мой Шум уже вовсю вертится, соображает и вспоминает.

— Мужчин из Прентисстауна никто не любит, — говорит Бен.

Я киваю:

— Да и мальчиков тоже.

Бен снова берет меня за руку:

— Тебя обижали?

Я молча поднимаю на него взгляд:

— И не раз!

Он прикусывает нижнюю губу, его Шум становится еще печальней.

— Я искал тебя, — говорит Бен. — Днем и ночью шел за армией, потом обогнал ее, ходил по деревням и слушал сплетни о двух детях, путешествующих в одиночку. И вот наконец-то я нашел тебя, с тобой все хорошо — я знал, что так и будет. — Он вздыхает, и в этом вздохе столько любви и печали, что я понимаю: сейчас будет горькая правда. — Но в Новом свете тебе со мной опасно. — Он показывает на кусты, в которых мы прячемся. Прячемся как воры. — Остаток пути ты должен пройти один.

— Я не один, — тут же вставляю я.

Бен улыбается по-прежнему грусной улыбкой:

— Да, точно. Теперь ты не один. — Он снова оглядывается по сторонам и сквозь листья присматривается к дому доктора Сноу. — Ты болел? Я услышал твой Шум вчера утром, но он был лихорадочный и сонный. С тех пор я сижу здесь и жду. Думал, тебе совсем худо.

— Так и было, — киваю я, и стыд густым туманом застилает мой Шум.

Бен смотрит на меня пытливым взглядом.

— Что случилось, Тодд? — спрашивает он, как всегда бережно вчитываясь в мой Шум. — Что случилось?

И я открываюсь, показываю ему все события, начиная с болота, где кроки напали на Аарона: как я дрался за Виолу, как мы нашли ее корабль, и как за нами гнался отряд мэра, и как мы попали в Фарбранч, взорвав мост, и что там с нами случилось, и как мы вышли на развилку, а потом встретили Уилфа и зверей, поющих слово здесь, как нас догнал Прентисс-младший и как Виола меня спасла.

Еще я показываю ему спэка.

И что я с ним сделал.

Я не могу глядеть на Бена.

— Тодд, — говорит он.

Я все еще гляжу в землю.

— Тодд, посмотри на меня.

Я поднимаю голову. Его глаза, синие как никогда, ловят мой взгляд и не отпускают.