На Липках жили: уездный предводитель дворянства Л. О. Понятовский; граф Януш Илинский, впоследствии сенатор – ярый меломан, посвятивший папе одну из своих оркестровых месс, владелец поместья Романова (Roma nuova), где отец начал строить огромный костел, подражая собору Св. Петра; семья Маршицких, имевшая также открытый дом; Густав Олизар, владелец Коростышева, после долгих перипетий поселившийся в Киеве. Он был крайне забавен в обществе, смешил своими анекдотами и, кроме того, умел необычно рвать бумагу и без помощи ножниц изготовлял всякие фигуры животных и деревьев. Жена его восхищала своим пением, усовершенствованным в Италии. Сюда наезжали родственники Понятовских, известный ловелас Дзиаконский с женой, урожденной Пржездецкой, вечно хандрившей и лечившейся у известной ясновидящей… Но звездой всего киевского общества была Эвелин Ганская.

Киевские помещики владели (по данным 1856 года) более 3/4 земли губернии и более 2/3 всего населения. Чиновники так же в большинстве были поляки. Богатые помещики жили более за границей или в Варшаве и отдавали свои имения в аренду. Пребывая в ополчении, И. С. Аксаков писал: «В Киеве польский элемент еще очень силен».

Дачная жизнь общества только началась, но любимые места остаются те же. Еще в 1851 году «Москвитянинъ» писал: «Киевляне часто отправлялись (летом) по вечерам на луг Днепра и весело проводили там время за шумным чаем, в обществе близких знакомых». Одним из первых дачных мест считается урочище Кинь-грусть. По легенде его назвали так побывавшие там Екатерина и Потемкин. Смело утверждаю, что легенда лишена основания. Дача Кинь-грусть вначале принадлежала генералу Бегичеву, у которого ее купил П. Я. Лукашевич. Последний построил вместительный дом, поселил несколько семей крестьян и с 1838 года стал там жить постоянно. Превосходный сад, обилие цветов и фруктов, обширный пруд, домашний оркестр, хороший стол и радушие хозяев часто привлекали гостей. Потом по завещанию дача перешла к Гинцам. В середине ХIХ века дача Кинь-грусть принадлежала графу Кушелеву-Безбородко, а соседняя – М. П. Добринскому. Кроме того, киевляне стали селиться на дачах в Китаевской пустыни. Вокруг Киева находилось несколько сел и урочищ, которые служили местами прогулок: Борщаговка, Выдубичи, Китаево, Голосеево. Среди них – Межигорье с фаянсовой фабрикой и источником, называемое «звонками» от звука струй, падавших некогда «на металлический грунт». Конча-Заспа тогда еще не вошла в моду, как в конце 2-го тысячелетия. «Киевская Старина» за 1892 год описывает безудержные народные гулянья в Шулявской роще 1 мая, сопровождавшиеся обыкновенно полицейскими облавами. И не из-за политики, упаси Боже, а за пьяные дебоши! Как-никак в ночь с 30 апреля на Киевских Лысых горах, а их было несколько, собиралась нечистая сила, чтобы отрапортавать главарям о своих «достижениях».

В городе в предреволюционные годы любимым местом для гуляний служил Царский (Государев) сад, куда съезжался киевский beau monde. Тогда можно было увидеть одновременно почти всё общество: изящные шляпки, обворожительные личики, которыми всегда славился мой город.

По утрам в Царском саду пользовались лечебными минеральными водами, а по праздникам в его верхней части играла музыка, посему сюда спешили все жители, «не исключая и более отдаленного Подола». Позднее появился и Ботанический сад.

Особо популярны стали пикники, загородные гуляния и поездки на пароходе в Китаево и Межигорье. Первоначально контора пароходства заведовала двумя судами, которые делали по два рейса в течение навигации на 700 и 500 верст, ограничиваясь подвозом камня для крепостных укреплений. В 1851 году прибыли еще два парохода бельгийской постройки – «Опыт» и «Труд». Они превосходили по быстроте хода и изящности отделки 12 пароходов, курсировавших по Днепру и принадлежавших польской компании, утверждавшей: «Замечательно, что они из Варшавы прибыли в Киев водой». Карлгоф вспоминает: «Шумное веселье наше встревожило безмолвие уединенной обители; мы видели, как из засадных мест благочестивые иноки посматривали на веселье сынов мира сего. На обратном пути, при свете луны, устроились танцы, и днепровские русалки могли бы, если бы захотели, полюбоваться на грацию своих земных сестер». Далее прибавляет: «По-моему, ни берега Рейна, ни Эльбы, ни Дуная не могут сравниться с Днепровским прибрежьем, начиная от Подола до самой Китаевской пристани».

К услугам киевлян было два клуба – дворянский (с 1838 года) с определенным уставом и многолюдный купеческий в Контрактовом доме. Театральную жизнь не описываю, так как это достаточно освещено, а вот развлечения прошлого никто не вспоминал. Гастроли знаменитостей проходили большею частью во время Контрактов, когда можно пожинать деньги и славу. Являлись такие ученые как Леммергард (1851), фокусники и шарлатаны, в числе последних привлекал внимание один француз, показывающий «ученых блох», возивших маленькие пушки, экипажи и т. п. и обиравший вчистую зевак…

Нельзя не остановиться на малоизвестном высказывании И. С. Аксакова: «Как хорош Киев, как я люблю этот город. Несмотря на осень (деревья, кроме тополей, почти все пожелтели, а многие и совсем обнажились), на холодную и ветреную погоду, любуешься им беспрестанно». Далее писатель сообщает о приеме ополчения, о вечере у княгини Васильчиковой: «Вечер наискучнейший, не то что светский раут, а генерал-губернаторский – вечер подчиненных у начальника»; об обеде, данном в университетском зале для офицеров четырех дружин от дворянства: «Князь Васильчиков сказал речь на тему „Москва в Киеве“, но сбился немного, и вышло у него, что предки наши ополчались по примеру нашему; это наидобродушнейший человек в мире, конечно фразы пересыпались обычными его „стало быть“». Побывав затем в провинции, Аксаков набросал длинное письмо, посвященное состоянию края и населения: «Как бы там ни рассуждали, а инвентари здесь, по моему мнению, истинное благо». Он отмечает, что поляки хорошо встречали ополченцев и прибавляет: «Поляки вообще люди довольно образованные, получают и читают иностранные газеты и в этом отношении останавливаться у них довольно приятно». Делает он и общее замечание: «Народ русский, т. е. малорусский, угнетен жидами и польскими панами; поляки угнетены правительственными лицами и все угнетены роковою чепухой современной всероссийской жизни».

Во время Контрактов зримо присутствовала бытовая сторона, всецело отражавшаяся на населении. Польском – более культурном и еврейском – посредническом, в роли хорошо известного фактора по всем делам и услугам от найма квартир для «ясновельможного» панства. Сложились своеобразные легенды о польских вельможах, привозивших по несколько бочек золота и серебра, не торгуясь в магазинах и за квартиру. В торговых походах за паном ходил человек с мешком и платил по запросу, не заботясь о сдаче. Любопытны сцены приезда поляков в Киев и посредничество факторов-евреев, которые помогали даже в составлении браков, учитывая всё, в первую очередь, болтливость хозяев. Жизнь общества текла без изменений, что в Киеве, что в Одессе, как весь ХIХ век, так и после, вплоть до «залпа Авроры». Приезжие преимущественно