* * *

Чего хотели эти люди? Не возрождения же Казанского ханства, подданными которого они когда-то были?

Александр Бахтин смог ответить на этот непростой вопрос. Документы убедили его, что марийцы защищали от соседей свои традиции, свой образ жизни. Казанское ханство, конечно, «владело» ими, но не могло вмешиваться в их дела по-настоящему – его степные воины сторонились тайги. А вот русских глухомань и болота, такие, как в Лесном Заволжье, не пугали, были привычны… Если так, не придут ли они в этот край, чтобы наводить русские порядки, насаждать другую веру?

Сорок лет – огромный, бесконечный срок – длились эти войны. Для многих – всю их жизнь, потому что она-то была в средние века недолгой. За эти годы выросли русские крепости на подступах к Поветлужью – в Солигаличе, Кологриве, Галиче, Чухломе, вероятно, и на месте современного посёлка Воскресенское…

Так писал о Черемисских войнах спустя три с лишним века марийский поэт Сергей Чавайн, доверяя больше народной памяти, чем трудам историков.

Москве хватило мудрости переломить ситуацию. В Поволжье должны были увидеть: московская власть хочет, чтобы новые подданные доверяли ей. Чтобы знали: их не будут ни губить, ни сгонять с обжитых земель. Ведь цель была – повалить казанский режим, который жил, грабя соседей. Русским чиновникам, которые ехали в Поволжье, был дан строгий наказ не притеснять напрасно татар, черемисов, чувашей. Иван Грозный жаловал подарками и наделами местную знать, а крестьяне и охотники ощутили, что налогов «белый царь» берёт с них меньше, чем казанские ханы.

Победила в этих войнах Москва.

Но победили и марийцы. Они сумели выжить. Они показали свою волю к тому, чтобы следовать традициям, установленным их далёкими предками. Они сумели, наконец, поверить соседям – и не ошиблись.

Они сберегли среди беды, огня, голода свой язык.

Да, коварство, межусобица русских князей могли превратить марийцев, готовых идти им навстречу, в противников и заставили искать союз с казанскими ханами, которые боролись за свою власть надо всем Средним Поволжьем. И на этом пути марийское Поветлужье ждало настоящее небытие. Навсегда покинул народ свою страну – верхнее и среднее течение Ветлуги. Заросли бурьяном древние разграбленные города – и пока археологами не найдены. Скорее всего, по той причине, что их просто никто всерьёз не искал. До них ещё не дошли руки у специалистов, которых в Поволжье не так-то много. К тому же очень многое просто исчезло – смыто весенними половодьями, и специалисты совершенно точно не смогут подержать в руках предметы (или, как говорят в народе, артефакты), конкретно подтверждающие древние рукописные источники.

Да, сама российская история, казалось, собралась забыть, окончательно потерять эту исчезнувшую страну, превратить её века в своё обычное, безликое «жили племена».

Но если вы листаете эти страницы, выходит – такого не произошло.

Боже мой, как часто я бывал здесь раньше. Да в сущности, я вырос на этой улице. Улица Горького в Нижнем Новгороде. Ямская слобода венчала город с юга и одновременно с запада на берегу Оки. Угол этот начинался сразу же за Большой Ямской улицей. В девяностых годах, прогибаясь перед неким не вполне понятным прошлым, улице Краснофлотской власти «вернули историческое название» Ильинская, и никто не заметил, что эта часть её называлась именно Большой Ямской, а Ильинской никогда не была.

Так вот, если пересечь Ямскую Слободу и оказаться на берегу Оки, спуститься до полугоры…

Да, я всегда видел этот странный вал, стоящий над самым обрывом. Но только вместе со своим тогдашним студентом-историком Александром Жуковым впервые медленно прошёл по нему.

Жуков обещал мне показать необыкновенные вещи. И я увидел их: под нашими ногами лежала древняя керамика. Самая древняя из той, какую я видел в своей жизни. Грязно-белое (серое?) тесто – так археологи привыкли называть материал, из которого слеплен сосуд. Следы ткани на его закалённой древним огнём поверхности. Гончарного круга эти люди ещё не знали. Они разминали глину в холщёвом тканом мешке, делали стенки тонкими, прижимая глину к этой эфемерной, давным-давно истлевшей материи. Материи, оставивший след после себя на несколько тысячелетий.

Керамики было очень много. Она лежала как раз на гребне этого вала, проходящего по кромке обрыва. Я легко сориентировался – вал идёт точно с севера на юг. Справа, если встать лицом к окскому устью, плоский полукруг, вдающийся в гору и заросший бурьяном. Слева… А слева ничего нет. Обрыв, река внизу, когда-то были пути Казанского вокзала, исчезнувшего с городской карты уже почти полвека назад. Но, как я увидел потом на старых фотографиях великого мастера Андрея Карелина, в сторону Оки от насыпи в конце XIX века обрисовывался такой же полукруг, и только на его краю, в двадцати метрах отсюда, площадка обрывалась.

Что же здесь было?

Александр Жуков был среди профессиональных археологов, открывших это место заново в девяностых годах XX века. Они здраво предполагали: это могло быть святилище. А почему бы и нет? Удивительно точно по сторонам света сориентирован вал. Назначение его непонятно. Собственно с утилитарной точки зрения он бесполезен. Как и от кого защищаться на берегу реки таким валом (сейчас он трёхметровой высоты, но положим, раньше он был раза в два выше), если с другой стороны этого вала тоже небольшой плоский плацдарм?

Жуков позвал меня сюда, поскольку знал, что я видел в отличие от многих святилища, дожившие до наших дней.

Так это всё-таки тоже святилище?…

И сюда приходили люди – помянуть своих мёртвых и принести дар богам?

Они наверняка приносили им хорошую и вкусную еду. Я читал это у этнографов: ханты и манси на свои кладбища приносят подарки мёртвым, и для того, чтобы подарки дошли, отправляют их «на тот свет», «убивают». Если ты хочешь подарить мёртвому кружку, её надо продырявить. Больше это уже не кружка и живым она служить не сможет. Она становится кружкой-наоборот. Как мёртвый – это живой-наоборот.

Они приносили сюда свои самые красивые керамические сосуды и били, потому что как же их по-другому отправить мёртвым.

А может, мы и есть мёртвые? Ведь мы не жили тогда, когда всё это происходило. И в итоге это мы реально получили то, что было адресовано им?