Филипп отвел ошеломленную женщину на несколько шагов в сторону по площади Сен-Жан.

— Так слушайте, моя красавица: послезавтра Жиле будет отправлен к праотцам вот этой рукой, — сказал рубака, вытягивая правую руку, — или же, наоборот, он заставит меня сдать пост. Если я умру, вы будете хозяйкой у моего бедного дурачка дяди: да будет сие во благо! Если же я устою на своих ходулях, ведите себя честно и дайте дяде счастье первого сорта. В противном случае имейте в виду: я знаю в Париже баламуток, которые, не в обиду будь вам сказано, покрасивее вас, потому что им только семнадцать лет; они сделают моего дядюшку вполне счастливым, да и к тому же будут действовать в мою пользу. Начинайте вашу службу с нынешнего вечера, и если старик завтра не будет весел, как птичка, то я вам скажу только одно словцо, запомните хорошенько: имеется лишь единственный способ убить мужчину так, чтобы правосудие и не пикнуло, — это подраться с мужчиной на дуэли; но я знаю целых три способа избавиться от женщин. Так-то, моя козочка!

Во время этой речи Флора дрожала, как в лихорадке.

— Вы убьете Макса? — спросила она, глядя на Филиппа при свете луны.

— Идите, вот и дядя...

В самом деле, папаша Руже, несмотря на все уговоры г-на Ошона, появился на улице и схватил Флору за руку, как скупой хватает свое сокровище; войдя в дом, он увел ее в свою комнату и заперся там с нею.

— Вот бог, а вот порог! — сказал Бенжамен поляку.

— Мой хозяин всем вам заткнет глотку, — ответил Куский, отправляясь к Максу, который занял помещение в «Почтовой гостинице».

На следующее утро с девяти до одиннадцати часов женщины судачили у дверей домов. Во всем городе только и было слышно, что о странном перевороте, происшедшем накануне в домашней жизни папаши Руже. Разговоры везде сводились к одному:

— Что-то произойдет завтра между Максом и подполковником Бридо на банкете в честь коронации?

Филипп сказал Ведии всего два слова: «Шестьсот франков пожизненной пенсии — или вон!» Это на время сделало ее нейтральной между двумя столь грозными силами, как Филипп и Флора.

Зная, что жизнь Макса в опасности, Флора стала еще приветливей со старым Руже, чем даже в первые дни их совместной жизни. Увы! В любви обман из расчета всегда берет верх над подлинным чувством — вот почему столько мужчин так дорого платят ловким обманщицам. Баламутка сошла вниз только к завтраку, под руку с Руже.

Слезы выступили у нее на глазах, когда на месте Макса она увидела страшного рубаку с сумрачным взглядом синих глаз, с холодно-зловещим лицом.

— Что с вами, мадемуазель? — спросил он, пожелав доброго утра дяде.

— Ей невыносима мысль, что ты можешь подраться на дуэли с командиром Жиле...

— Я не имею ни малейшего желания убивать этого Жиле, — ответил Филипп. — Пусть он только уедет из Иссудена, возьмет какой-нибудь ходовой товар и с ним погрузится на корабль, идущий в Америку; я первый посоветую вам дать ему денег на покупку самых лучших товаров и пожелаю ему доброго пути! Он наживет себе состояние, и это будет гораздо почетнее, чем проказничать напропалую но ночам в Иссудене и бесноваться в вашем доме.

— Ну, как, не правда ли, это мило? — сказал Руже, глядя на Флору.

— В А-ме-ри-ку! — промолвила она, рыдая.

— Лучше пощелкивать каблуками в Нью-Йорке, чем гнить в еловом сюртуке во Франции... Впрочем, в ответ вы скажете, что он ловок: он может убить меня! — заключил подполковник.

— Вы мне позволите с ним поговорить? — покорным и смиренным голосом спросила его Флора.

— Конечно, он может прийти за своими вещами, однако на это время я останусь с дядей, так как больше не покину старика, — ответил Филипп.

— Ведия! — кликнула Флора. — Беги в «Почтовую гостиницу» и скажи командиру, что я его прошу...

— ...прийти за своими вещами, — закончил Филипп, прерывая Флору.

— Да, да, Ведия!.. Это будет самый приличный повод увидеться со мной, я хочу с ним поговорить...

Страх настолько подавил ненависть у этой девицы, а испытанное ею потрясение от встречи с сильной и безжалостной натурой было так велико, что она, до сих пор видевшая только ласку, уже привыкла подчиняться Филиппу, как бедный Руже привык подчиняться ей; с тревогой ждала она возвращения Ведии, но та вернулась с категорическим отказом Макса, просившего мадемуазель Бразье прислать ему его вещи в «Почтовую гостиницу».

— Вы позволите мне самой отнести их? — спросила она Жан-Жака Руже.

— Да, но возвращайся поскорее! — ответил старик.

— Если мадемуазель не вернется к полудню, то в час пополудни вы мне дадите доверенность на продажу ренты, — сказал ему Филипп, глядя на Флору. — Чтобы соблюсти приличия, идите вместе с Ведией, мадемуазель. Отныне нужно заботиться о чести моего дяди.

Флора ничего не могла добиться от Максанса. Офицер, в отчаянии, что позволил выбить себя из позиции — позорной в глазах всего города, — все же был слишком горд, чтобы бежать от Филиппа. Баламутка возражала против его доводов, предлагая своему дружку вместе уехать в Америку, но Максансу Жиле не нужна была Флора без состояния Руже, и он, не открывая ей своих тайных расчетов, настаивал на своем намерении убить Филиппа.

— Мы сделали большую глупость, — сказал он. — Нужно было втроем отправиться в Париж и провести там зиму; но как можно было предположить, увидев этого дохлого верзилу, что дело повернется таким образом? В ходе событий есть какая-то умопомрачительная быстрота. Я принял Филиппа за одного из тех головорезов, которые не способны пошевелить мозгами; в этом моя ошибка. А так как я сразу не догадался сделать лисью петлю, то теперь я окажусь трусом, отступая хотя бы на шаг перед подполковником; он погубил меня во мнении города, — и чтобы восстановить свою честь, я должен убить его!

— Уезжай в Америку с сорока тысячами франков, я сумею освободиться от этого дикаря и присоединюсь к тебе, так будет гораздо благоразумней...

— Что же подумают обо мне? — воскликнул он, движимый привычным страхом перед язычками. — Нет! Кроме того, я ведь уже отправил на тот свет девятерых. Этот малый, сдается мне, не очень-то опасный противник: прямо из военной школы он поступил в армию, все время воевал — до самого тысяча восемьсот пятнадцатого года, потом отправился в Америку; таким образом, этот наглец никогда и не бывал в фехтовальном зале, а я не знаю себе равных в сабельной рубке. Сабля — его род оружия, я буду казаться великодушным, предлагая драться на саблях — потому что ведь я поведу дело так, чтобы он меня оскорбил, и перехитрю его. Решительно, это будет лучше. Успокойся: послезавтра мы будем господами положения.

Таким образом, дурацкое представление о своей чести оказалось у Макса сильней здравого расчета. Возвратившись в час дня домой, Флора заперлась в своей комнате, чтобы наплакаться вволю. В течение всего этого дня работали язычки в Иссудене; дуэль между Филиппом и Максансом считали неизбежной.