решительно меняющий сцены и места действия, что временами грозит превратить в пикарески. Кроме того, для романа, написанного в начале 1930-х годов, это удивительно старомодное произведение, одна из главных тем которого - потеря религиозной веры - не выглядела бы неуместной в книге, опубликованной за полвека до этого. Одна из самых показательных сцен романа - показательная, то есть проливающая свет на творческие процессы Оруэлла - происходит в тот момент, когда Дороти Хэйр, его приземленная героиня, обедает на Рождество под елкой в Бернхэм Бичес. Если место действия - это классический locus classicus ее создателя, место экскурсий с Брендой, Элеонорой и, насколько мы знаем, другими женщинами, потерянными во времени, то есть что-то столь же значительное в книге, которую Дороти берет с собой. Это книга Джорджа Гиссинга "Странные женщины" (1893), которая, можно сказать, положила начало литературной традиции, в которой находится роман Оруэлла: это полка художественной литературы, написанной с 1890-х годов и далее для решения проблемы "лишней женщины" в викторианской переписи населения. В этом свете "Дочь священника" является естественным преемником романов Мэй Синклер "Жизнь и смерть Гарриет Фрин" (1922) и Ф. М. Мэр "Дочь ректора" (1924) - Оруэллу нравились книги Синклер, и он включил ее в свою категорию "хороших плохих романистов". С другой стороны, еще одной ключевой темой книги является сам Оруэлл, а точнее, жизнь, которую он вел в течение трех лет до ее написания.

Впоследствии Оруэлл стал недолюбливать этот роман - он знаменито назвал его "болликсом" - и не включил его в стандартное издание своих произведений, опубликованное незадолго до его смерти: новое издание висело в огне до самого 1960 года. Из всех полудюжины его беллетристических произведений именно на нее он меньше всего ссылался в случайной переписке с друзьями и редакторами. Несомненно, отчасти это подозрение проистекало из осознания того, что она была написана на скорую руку. Если оставить в стороне приключения Дороти, то роман, по сути, представляет собой серию мостов, призванных соединить воспоминания Оруэлла о жизни в Саутволде, малопочтенные исследовательские поездки, намечавшиеся в его ранней журналистике, и опыт преподавания в надувных частных школах. Согласование этих различных элементов никогда не было легким. Если основной поворот сюжета романа неудобно срежиссирован, то некоторые из его самых странных моментов возникают, когда то, что задумывалось как образное произведение, вдруг начинает выдавать свое происхождение из репортажа.

Дороти - вертлявая дочь бесстыдного церковного тирана по имени Преподобный Заяц, от имени которого она безропотно трудится. Ее передвижение по Кнайп-Хиллу - это непрерывный спектакль покорно выполняемых обязанностей, в котором удручающе сливаются посещение церкви, посещение прихода, посещение злобных местных сплетниц, втирание мази в ноги старушек и попытки избежать торговцев, которым ее скупой отец задолжал деньги. Мисс Хейр, как вскоре становится ясно из рассказа Оруэлла, представляет собой интересный психологический случай: она боится секса, будучи свидетелем различных "сцен" (подробности не уточняются) между ее матерью и отцом в молодости, и имеет склонность к членовредительству, которая побуждает ее втыкать булавку в руку всякий раз, когда она уличит себя в моральном промахе. Не будучи достаточно откровенной или достаточно укрепившись в своей роли якоря, чтобы избегать поклонников-мужчин, она влюбляется в среднего возраста суббогемного мошенника по имени мистер Уорбертон, который заманивает ее в свой дом для поздней ночной беседы и вместе с миссис Семприлл, самой злобной из сплетниц, несет ответственность за ее последующие испытания.

Несколько дней спустя Дороти, страдающая амнезией и не способная осознать прошедшее время, приходит в себя в пригороде южного Лондона, попав в поле зрения банды бродяг, направляющихся на поля хмеля. Переодевшись в Эллен, так звали горничную в ректорате, и последовав за своими новыми спутниками в Кент, Дороти пребывает в любопытном подвешенном состоянии до того момента, когда воскресная газета открывает ей глаза на скандал, частью которого она невольно стала. К ее огромному удивлению, Дороти оказывается пресловутой "дочерью ректора": ее побег из Кнайп-Хилла при луне, якобы засвидетельствованный миссис Семприлл и якобы в компании мистера Уорбертона, привел таблоиды в бешенство за последние три недели. Все это совпадает с окончанием сезона сбора хмеля и арестом Нобби, наставника Дороти в ее новой жизни, за воровство. Не получив ответа на письмо, отправленное отцу, и (ошибочно) полагая, что ее бросили, Дороти решает "немедленно отправиться... в какое-нибудь достаточно большое место, чтобы спрятать ее".

Его дневник по сбору хмеля за 1931 год был тщательно распакован, и теперь Оруэлл пересказывает свои воспоминания о времени, проведенном среди нищих на Трафальгарской площади, написанные в драматическом и временами почти апокалиптическом стиле, заимствованном из сцены "Ночной город" в "Улиссе". Следующий понтонный мост в другую часть жизни Оруэлла перекидывается с внезапным появлением кузена Дороти, баронета сэра Томаса Хэйра - одной из нескольких фигур deus ex machina, проходящих через всю книгу, - посланного ее отцом, чтобы увезти ее на преподавательскую работу в "отталкивающий пригород" Саутбридж. Последующие серийные унижения Дороти от рук владелицы школы, миссис Криви, колеблются между диккенсовской карикатурой и прямым репортажем ("Между прочим, в Англии огромное количество частных школ ...").') Выброшенная - почти в буквальном смысле - на улицу в конце семестра, Дороти немедленно спасается от своего бедственного положения маловероятной фигурой мистера Уорбертона, на плечи которого свалилась задача сообщить ей, что, поскольку миссис Семприлл теперь разоблачена как злобная фантазерка, путь для возвращения в Кнайп-Хилл свободен. Дороти возвращается домой, чтобы примириться с отцом.

Стилистически A Clergyman's Daughter занимает промежуточное положение между эстетическими изысками "Бирманских дней" и более непритязательным почерком его поздних романов. Знаменательно, что знаменитым строкам о том, что за каждым окном в Кнайп-Хилле стоит враг или кредитор, предшествует предложение, потакающее его романтической, природопоклоннической стороне ("The still watery sun, now playing hide-and-seek, April-wise, among woolly islands of cloud", etc.).) Как и "Бирманские дни", как и все другие романы, которые Оруэллу предстояло написать, это история о восстании, которое не удалось, о попытке вырваться из клетки, стены которой сковывают вас, только для того, чтобы через пару сотен страниц обнаружить, что вас вернули на место вашего первоначального заключения. Как Дороти, или так мы предполагаем, смирилась с девичеством, безрадостной тяжелой работой и поздними ночами, проведенными над кастрюлей с клеем, изготавливая картонные сапоги для церковного конкурса, так и Уинстон Смит, полтора десятилетия спустя, закончит свое восстание против автократов, которые держат его в своих руках, решив, что "он одержал победу над самим собой. Он любил Большого Брата". Возможно, это означает, что неправдоподобность романа, мысли писателя, отчаянно пытающегося распаковать свою автобиографию в книгу,