Наконец Рэнсольм добрался до своего офиса, и его секретари и дроиды, раздувшись от важности, выпроводили всех вон: «У сенатора Кастерфо дела… Очень важные, сами понимаете… Да-да, мы немедленно начнем составлять расписание встреч…»

Рэнсольм вошел в свой кабинет. Захлопнул за собой дверь и запер на электронный замок. Потом упал на колени, схватил корзину для мусора, и его вывернуло наизнанку.

Дочь Дарта Вейдера. Он связался с дочерью самого Дарта Вейдера. Рассказывал ей свои секреты. Позволял прикасаться к себе. Выходить на связь поздно ночью и говорить по душам. Он полностью открылся дочери человека, которого ненавидел больше всех во вселенной…

Его снова вырвало, болезненно, с клокотанием. Желудок сжимался в судорогах при одной мысли о том, каким чудовищем на самом деле оказалась Лея. Рэнсольма тошнило и тошнило, пока в животе ничего не осталось.

Вытерев губы бархатным рукавом, Рэнсольм сел на пол и бессильно прислонился к стене. Имперские шлемы, развешанные по стенам, казалось, насмехались над ним, таращились пустыми глазницами. «Только представь, — подумал он с мрачным юмором, — живой осколок Империи стоял тут прямо перед тобой, а ты — ни сном ни духом».

Рэнсольм понимал, что до конца дней не простит себе то, как глупо он доверился дочери Дарта Вейдера. Только подумать, она ведь могла использовать откровенность Рэнсольма против него. Она и сейчас может попытаться сделать это, хоть у нее почти не осталось влияния. Но зачем, зачем он ей понадобился? Зачем она притворялась его другом? Рэнсольм искал ответы и не находил их.

Он чувствовал себя преданным, обида и ярость бушевали в его душе, но в оке этого урагана стоял образ, который никак не удавалось изгнать из памяти: лицо Леи в тот миг, когда Рэнсольм разоблачил ее.

Он взглянул ей прямо в глаза, когда произнес те слова. Раз уж посмотреть в глаза Вейдера ему так и не удалось, он решил, что сделает хотя бы это, чтобы доказать себе, что он не трус. Все время, пока ораторы из числа популистов превозносили героизм Леи, он представлял себе этот миг. Он воображал, как ее безмятежная улыбка сделается надменной, как дочь Дарта Вейдера гордо вскинет голову, неуязвимая под защитой тьмы, которой повелевает, и презрительно рассмеется им в лицо: «А ты и не знал, вы все так верили мне, глупцы!»

Но Лея сделалась маленькой и бледной. Она ведь совсем миниатюрная, хоть об этом и забываешь, ощутив силу ее личности. А теперь она стояла, белая как полотно, раздавленная горем и такая крошечная, что, казалось, разразившаяся в сенате буря того и гляди унесет ее, как осенний лист.

Внутренности Рэнсольма опять скрутило, но желудок был пуст. Когда тошнота отступила, он закрыл глаза и попытался ни о чем не думать. Ничего не чувствовать. Сделать вид, будто ни Леи, ни Вейдера нет и никогда не было на свете.

* * *

Толпа не растерзала Лею на обратном пути в офис. Что ж, и на том спасибо, учитывая обстоятельства.

— Если будут входящие, я не могу разговаривать, — сказала она Грир, притворившись, что не заметила, как девушка избегает встречаться с ней взглядом. — И не впускай никого, кроме самых близких. Я знаю, ты разберешься. C-3PO…

— Да, ваше высочество? — Дроид подошел ближе, весь к ее услугам. Никогда еще Лея не была так рада видеть его золотистую физиономию, на которой физически не могло быть гримасы презрения или отвращения.

— Приготовь голокамеру, — велела она. — Мне надо отправить несколько очень срочных сообщений, и я хочу приступить к их записи как можно скорее.

— Сию минуту, ваше высочество. — И C-3PO поспешил выполнять.

Из дальней комнаты появилась заплаканная Корри.

— Ты не обязана оставаться здесь, если не хочешь, — мягко сказала ей Лея.

— Да. Не обязана. — Корри схватила сумку и принялась сгребать свои вещи со стола и запихивать их туда как попало. — И я ухожу.

У Леи перехватило дыхание от обиды. Вернувшись в офис, она надеялась, что будет тут пусть и не в безопасности — вряд ли где-то в Галактике осталось для нее безопасное место, — но хотя бы среди друзей, а не врагов. Однако и здесь те, кто был ей небезразличен, отворачивались от нее.

Но нельзя же расставаться на такой ужасной ноте.

— Не знаю, утешит ли это тебя, Корри, но мне правда жаль, что вы узнали об этом вот так.

— Нет. Вам жаль, что мы узнали, точка. — Она застегнула сумку, повесила ее на плечо и добавила: — И кстати, просто для порядка. Меня никто с детства не звал Корри. Меня зовут Корр. Вы могли бы обращаться ко мне по имени. — И с этим словами Корр Селла вылетела из офиса и растворилась в толпе, все еще бушевавшей и выкрикивавшей проклятия за дверью.

— О небо! — сказал C-3PO. — Если бы она указала предпочтительную форму имени, я бы проследил, чтобы в офисе к ней так и обращались.

Лея прижала руку к болезненно пульсирующему виску и заставила себя собраться. Надо было отправить несколько сообщений, причем одно из них чуть ли не самое важное в ее жизни. Она не имела права разваливаться на куски, пока не закончит с делами.

А что потом? Лея не представляла. Да и не собиралась представлять. Она будет просто идти дальше, шаг за шагом, не заглядывая слишком далеко вперед.

Как только C-3PO приготовил голокамеру, Лея зашла в кабинет и закрыла за собой дверь. Ей предстоял очень личный разговор, пусть говорить придется о вещах, которые в эти минуты гремят по всем новостным каналам Галактики и скоро дойдут до самых границ освоенного космоса. Она должна объяснить Бену, что они ничего не говорили ему раньше, потому что хотели дождаться подходящего момента. Теперь-то Лея понимала, что обманывала себя. И Люк обманывал тоже. Не бывает «подходящих моментов», чтобы узнать новость, которая опустошит твое сердце…

От двери раздался сигнал, и голос Грир произнес через переговорное устройство:

— Сенатор, к вам Тай-Лин Гарр.

— Впусти его.

Тай-Лин был, наверное, чуть ли не единственным, с кем Лея могла найти в себе силы говорить в эти минуты. Его несокрушимое спокойствие подействует на нее целительно — если, конечно, он пришел не затем, чтобы объявить, что отныне они незнакомы. Но в любом случае Лее надо было знать, что он решил, хотя необходимость записать послание Бену камнем лежала на душе.

Дверь открылась, вошел Тай-Лин. Он не был ни столь безмятежен, как Лея надеялась, ни возмущен, как она опасалась.

— Лея… как вы себя чувствуете?

— Хуже некуда. Но спасибо, что спросили. Возможно, вы — единственный во всей Галактике, кого это еще волнует. — Лея развернулась в кресле, чтобы сесть лицом не к голокамере, а к кушетке, которую выбрал Тай-Лин. — Но возможно, я слишком плохого мнения о сенате. Кто-нибудь заступился за меня?

— Вариш Вицли зачитала без сокращений статью конституции, где говорится, что никто не может нести ответственности за преступления своих родителей. Я разослал товарищам по партии письмо, предлагая выразить вам, не касаясь работы в сенате, свое уважение и поддержку за ваши личные достижения. — Тай-Лин помолчал. — Пока никто не успел ответить.