* * *

Ни Маргарита, ни тем более Еремин не подозревали, что в это же самое время на другом конце Москвы тоже говорят о Чуне. И разговор этот, надо сказать, далеко не самый простой, ведется на крыльце бара-столовой под названием «Хата».

После работы Боцман, наконец, все-таки решился заглянуть к Мирославе – было необходимо встретиться с ней и кое-что обсудить. Однако разговаривать о важных вещах в шумном зале, где, как обычно, вовсю орала попсовая музыка и развлекалась местная молодежь, было нелегко, и потому Георгий попросил шинкарку выйти на крыльцо. Почему бы не поговорить на улице? Вечер чудесный, теплый, ни ветерка, только листва тихонечко шелестит, солнце садится медленно, времени уже девятый час, а до темноты еще далеко. Одним словом, красота и благодать. Вот только на душе у Боцмана благости не было, он, что греха таить, сильно волновался перед предстоящим разговором, с тревогой ожидая, что ответит ему Мирослава.

– Знаешь… – слегка запинаясь начал он, когда та появилась на крыльце, – я хотел поговорить с тобой… Это очень важно…

И замолчал, не сумев сразу подобрать нужные слова – хотя вроде бы и готовился к этой встрече заранее.

Но Мирослава вдруг пришла ему на помощь.

– Да не надо ничего говорить, Жорик… – ласково ответила она, не глядя в его сторону. – И так все ясно. Чай, я не дура, все сама понимаю. Уж коли мы два месяца не встречаемся – стало быть, между нами все и кончено.

– То есть как это два месяца? – искренне изумился он. – Не может такого быть! Мы же вроде недавно…

– Это «недавно» было в начале апреля, Жорик, – горько рассмеялась Мирослава. – Я даже число помню – третье. А сейчас уже июнь на дворе, и вы не сегодня завтра объект сдадите.

– Ну да, остались считаные дни, – согласился Георгий.

– Вот видишь? – она чуть слышно вздохнула. – Стало быть, ты отсюда уедешь – и больше мы с тобой никогда не увидимся.

– Ну, зачем же так пессимистично… – начал он, но Мирослава не дала ему договорить.

– Ладно, все, что бог ни делает, все к лучшему, – заявила она, махнув полной, по локоть обнаженной рукой. Боцману всегда нравились ее руки, которые могли быть и сильными и одновременно мягкими и ласковыми. – И ты за меня не переживай. Я-то не пропаду! Такие женщины, как я, долго одни не остаются, – гордо добавила Мирослава.

– Что ж, я рад за тебя, – сдержанно проговорил Боцман. – Значит, у вас с Серегой все сладилось?

– А то! – Она кокетливо стрельнула глазами.

– Вот и ладно. У меня прям как гора с плеч, – искренне признался он. – Только знаешь, Слава, ведь я… Я не об этом говорить пришел. Вернее, не только об этом.

Мирослава округлила глаза от удивления: неужели?

– А о чем же? – Она явно была заинтригована.

– Да просьба у меня к тебе. Большая просьба. Понимаю, что это очень нелегко, но уж больно дело-то серьезное… – Он все никак не мог перейти к сути.

– Да говори же ты, не томи! – не выдержала Мирослава.

И Георгий решился.

– Слава, я хочу попросить тебя, чтобы ты на время взяла к себе Чуньку, то есть Дашу, – произнес он наконец. – Это ненадолго, максимум, на пару недель, пока Маричка с Адъяном комнату не снимут. Просто ты пойми – больше-то ее вообще некуда деть, когда стройка закончится. Объект сдадим, бытовки увезут, а она куда? Опять на улицу? Ребята, молодожены наши, готовы ее взять, даже удочерить собираются… Но пока у них у самих крыши над головой нет. Я бы ее к себе взял, но ты ведь знаешь, какое нынче время… Я сейчас живу один, мать на все лето к родне под Суздаль укатила. Соседи увидят, что одинокий мужик неизвестно откуда девчонку домой привел – тут же настучат, куда следует. И Чуньку опять в приют заберут, а меня под это дело в Гумберты Гумберты запишут и на нары отправят… Скажут, что педофил.

Мирослава кивнула и серьезно задумалась.

– Жорик, я даже не знаю, что сказать, честное слово… Я с детьми-то и не умею совсем…

– Но ты ж ее знаешь – не такой уж она ребенок, – заверил Георгий. – Вполне самостоятельная, смышленая, все понимает. Мешать тебе не станет, будет, как и сейчас, целыми днями по улицам носиться, с ребятней играть, к тебе приходить только поспать да поесть. Неужто ты у себя в «Хате» не найдешь, чем девчонку накормить? А если что-то понадобится, ты сразу мне звони.

– Ну, а если меня соседи спросят, откуда девочка взялась, что я им скажу? – в ее голосе звучало сомнение.

– Скажешь, что родственница на каникулы приехала.

– Ну а как полиция документы проверять придет? – все еще колебалась Мирослава.

– У кого, у тебя? – усмехнулся Боцман. – Да не смеши. У тебя же все наше районное отделение вот где, – он показал сжатый кулак.

– Ну ладно, черт с тобой, уболтал, – сдалась, наконец, Мирослава. – Жалко девочку, действительно – деваться-то ей некуда… Только учти: приютить ее могу лишь на время, ненадолго. Сам понимаешь, у меня своя жизнь…

– Конечно-конечно. – Он с благодарностью сжал ее руку. – Спасибо тебе, Слава, хороший ты человек.

– Хороша Маша – да не ваша, – усмехнулась женщина. – Ладно, Жорик, пойду я. Время позднее, а у меня еще дел невпроворот. Прощай, не поминай лихом.

Она развернулась и поспешила обратно в «Хату». Ни к чему ему видеть те слезы, которые вдруг, ни с того ни с сего, навернулись ей на глаза. Хотя чего тут плакать-то? Что было – то прошло, и былого не вернешь. Не о прошлом надо думать, а о будущем. А будущее у нее вполне перспективное. С каждым днем Мирослава все больше убеждалась в том, что Сергей – именно тот человек, который ей нужен. И была уже почти уверена в том, что все у них будет хорошо.

* * *

Несколько дней Маргарите не давало покоя странное чувство, будто она забыла, упустила или недопоняла что-то очень важное. Причем, судя по ощущениям, это важное было связано не с будущим Чуни, а почему-то с Маричкой. Ночами Марго долго не могла уснуть, все ворочалась с боку на бок на своей шикарной круглой кровати, думала и думала, но ухватить нечто непонятное за хвост никак не получалось. И лишь как-то утром, когда, приняв душ, укладывала перед зеркалом волосы, вдруг явственно услышала слова, которые прозвучали здесь же, в ее роскошной ванной: «Ходили до Георгия Владимировича, он сказав с вами поговорить. Може, сказав, ее батько поможе…» Батько! Не просто родители – то, что Маргарита не из простой семьи, на ней, конечно, крупными буквами написано, – а именно отец. Как будто Боцман знал, кто ее папуля… С одной стороны, откуда ему об этом знать, но с другой… С другой, такие слухи распространяются быстро. Кто-нибудь один узнал, мало ли как, сболтнул другому – вот и разлетелось по всей стройке… Хотя, в общем-то, какая разница – знали они, не знали… Что от этого изменилось? Важно, что она, Марго, сумела утвердиться на этой первой для нее и такой непростой работе, заставить людей не просто уважать себя, но сменить неприязнь на симпатию – а это было очень нелегко…