Ледяной ужас сковал каждую клеточку моего тела. Я пыталась сконцентрироваться, как учил Дитрих, но не получалось. Мне было страшно. За себя и за Дита, за его братьев, за Агату Эдуардовну. За каждого, кто был всего лишь пешкой в игре обезумевшего орка.

– Все готово, – облизал тонкие губы Серп. – Платон, начнем с тебя.

Плавным жестом он рассек свою ладонь, а затем мазнул кровью по лицу среднего сына. Прижал руку к его рту, зажал ему рот ладонью.

– Кровь от крови… – расплылся он в кровожадной улыбке.

Затем он проделал то же самое с остальными двумя сыновьями. Те плевались, но я была уверена, что для ритуала и не нужно было, чтобы они выпили хоть какое-то значимое количество. Кровавые ритуалы работали не так. Важен был сам факт.

«Что я еще знаю о ритуалах? Как им можно помешать?» – пыталась лихорадочно сообразить я.

Отчего-то все, что приходило в голову, – убить себя. Я усилитель, если не будет одного из нас, у Серпа не хватит сил завершить все как следует. И, судя по всему, не только мне пришло это в голову, но и братьям.

Я видела, как перед их приходом арахна смазывала подготовленные кандалы своим ядом, и теперь Дит и Платон, не сговариваясь, медленно, стараясь не привлекать внимания, пытались стереть кожу на руках в кровь, чтобы яд подействовал.

Но стоило мне это заметить, как заметил и Серп:

– Что я говорил насчет того, что вы не должны шевелиться? – Лицо его помрачнело, ноздри раздулись.

Я видела, как близнецы синхронно нахмурились, не понимая, им уже нужно убивать Агату или команды еще не было? Они никаких движений скованных орков явно не заметили.

«Интересно, как Серп отдает приказы? Мысленно или вербально? Он связан с близнецами так же, как они связаны друг с другом? Или как-то по-другому…»

– Что в словах «я вижу все варианты будущего» вам не ясно? – Он одновременно и бахвалился, и угрожал.

Я нахмурилась, пытаясь понять, что же смутило меня в его словах. Еще совсем недавно он сказал, что доведет ритуал до конца, и там еще было что-то про шанс, что он передумает… неужели такой вариант действительно есть? Даже если Серп сказал, что не передумает, то все равно увидел такую развилку? Или там было не только про «передумает», но и про «по моей воле»? Не помню…

Как жаль, что я совсем мало времени училась обращаться с даром Дита. Быть может, сейчас не хваталась бы за последнюю соломинку, не ждала пощады от того, кто не жалел даже собственных детей, что уж говорить обо мне с моей «дурной кровью».

И тем не менее. Какие у меня еще варианты?

Серп как раз перешел к следующей части ритуала. Подходил к каждому из братьев, неглубоко разрезал их щеки, а затем слизывал кровь с ножа.

Затем вновь остановился рядом с Платоном, сжал его виски указательными пальцами.

– Осталось немного. Потерпи. Ты станешь лучше, когда я закончу. – Серп закрыл глаза, сосредотачиваясь.

Во мне оставались еще силы Дитриха. Совсем немного, но, может быть, я могу их использовать?

Я мысленно выругалась. Ну почему я такая упертая? Почему было не поговорить с мамой у нотариуса? Пообщалась бы с ней, взяла бы хоть чуть-чуть природных сил… правда, как бы я их использовала в этом мешке из бетона и колотой плитки?

Платон начал стонать. Негромко, сквозь зубы. Затем его голос сорвался на крик.

А вот у меня начали неметь руки и ноги… можно было списать на то, что я слишком долго без движения, но магическое чутье подсказывало – это Серп тянет из меня силы.

«Что же делать? Может быть, я могу как-то контролировать свою способность усиливать чужую мощь? Может быть, могу ограничить силы? Если попробовать, как с самоконтролем…»

Я закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на своем теле, как учил Дит, мысленно представила свою ауру, свой резерв…

И в этот самый момент заметила кое-что необычное. Кое-что, про что я совсем забыла…

Я замычала, забившись в путах, и начала показывать на свою ногу, стонать так громко, как позволял кляп, извиваться всем телом.

Прошла минута или две, прежде чем Серп не выдержал и скривился, шум от меня перебивал даже затихающие крики Платона. Не открывая глаз, он бросил:

– Что там у нее? Александр!

Близнец подошел ко мне, осматривая ногу, на которую я кивала. Задрал штанину моих джинсов… и непреднамеренно скользнул пальцем по коже. Только это мне было и надо.

Внутри все еще горел отголосок их силы, оставшийся после последнего перемещения, и, потянув за него, я ослабила контроль, скользнув прямиком в чужое сознание.

Только на этот раз я точно знала, что скрывается за темной областью в их общем пространстве. Там действительно было что-то из их детства, я не ошиблась в прошлый раз. Или, вернее, кто-то. Из детства, которое разрушил Серп Адрон своим ритуалом.

Я направила свою мысль прямиком туда. Пусть Серп и видит чужие исходы, но даже этот престарелый орк не всесилен.

Внутри сознания близнецов было как никогда неспокойно. Обычно их мысли, как и они сами, находились в идеальном порядке, но сейчас Серп не просто сидел в их головах. Он разъедал разум, подавляя их чувства и желания, делая своими безвольными солдатами.

А вот я перемещалась спокойно, не стремясь что-то разрушить. Моего присутствия близнецы даже не заметили. Слишком сильное напряжение испытывали.

Я мысленно смотрела на темный участок и думала, смогу ли просто зайти туда. Или нет? Обнаружат ли меня?..

Я сделала первый шаг, почти перешагнув незримую черту.

– Вы что, забыли, что бывает за непослушание? – взревел Серп, отрываясь от Платона лишь на секунду. – Не пытайтесь мне противиться!

Близнецы одновременно заскулили. По их головам шибануло разрядом электричества невероятной мощи. Почти испепеляющей. Я была сторонним наблюдателем, а потому по мне, как и по самому Серпу, удар не пришелся.

Невероятно. Он подумал, что это не чужак забрался в единый разум братьев, а они сами решили своевольничать. Видимо, попытки ослушания были и раньше, но все заканчивались одинаково.

Неужели у меня есть шанс?!

Я видела их глазами саму себя, обмякшую, повисшую в кандалах как тряпичная кукла. Наверное, мое отсутствующее сознание никак не влияло на ритуал, поэтому меня не пытались растормошить. Александр лишь отчитался хриплым болезненным голосом, что с моей ногой все в порядке.

Черт возьми, как же страшно. Любая ошибка может стать фатальной.

Платон перестал издавать хоть какие-то звуки. Его взгляд остекленел, рот раскрылся в