для себя этот его щадящий жест. — Послушай, почему ты затеял это дело, обойдя меня?

— Вы меня извините, Александр Иванович, — привычно, по-школьному, потоптался Валера. — Я же это не во вред лично вам…

— Когда через мою голову, то — во вред.

— Но я начал с вас…

— Да. И я тебе все объяснил.

— Так вот в том-то и дело… — Валера наконец взглянул на него, покраснел. — Вы меня извините… но коли уж так… Понимаете, мы много и повсеместно говорим, что все вокруг наше, родное, общее… А норовим грести под себя. А как другим от этого — и знать не желаем. Да еще и стараемся, чтобы местная власть не вмешивалась… Некрасиво, в общем…

Александр Иванович почти машинально потянулся к карману пиджака, за валидолом, но внезапно подумал, что все это будет похоже на мелодраму, — и руку отдернул, опустил.

— Ну а как же мы все-таки поступим с трассой? — спросил он. — С той трассой, которую от нас — от нас с тобой! — к сроку ждет страна?

— С трассой — это уже второй вопрос, — ничуть не задумываясь, даже с каким-то заметным облегчением, произнес Валера. — Будем решать. И не надо только играть на сиюминутных государственных интересах. Иногда это в такое оборачивается…

Александр Иванович все же достал еще одну таблетку и положил под язык. Он вдруг окончательно понял, что еще в дороге правильно разгадал намерения Валеры: тот говорил «а», поднимая свою значимость на этом «а», а «б» должен был говорить он, начальник. Он, начальник, должен был теперь искать выход из создавшегося положения.

Его прежний главный, Владимир Иванович, по крайней мере был откровенным. Он говорил так: я, мол, готов проявлять любую инициативу, но только под вашим прикрытием. И Александр Иванович прикрывал его, ни разу не подставил под удар. А этот напрашивался на удар сам.

— А знаешь, — сказал вдруг Александр Иванович, стараясь говорить как можно хладнокровнее — хотя в горле у него запершило и он закашлялся, — черт с ней, с сопкой. Отдадим. И поеду-ка я в отпуск. А ты уж тут выпутывайся.

Он в упор уставился на Валеру, но тот ничуть не изменился в лице.

— Хорошо, — кивнул Валера. — Поезжайте.

Александр Иванович и сам пока не представлял, что и как сейчас делать с трассой, и этот спокойный ответ главного подействовал на него сильнее, чем все вчерашние и сегодняшние обвинения.

«Что это? — промелькнуло у него. — Самоуверенность или действительно крепкое знание? Или я на самом деле совсем устарел?»

Он рассчитывал, что просто одернет, попугает Валеру своим якобы отпуском, но сейчас получалось, что отступать стало поздно.

— Ну что ж, — после затянувшейся паузы пробормотал он, — так и порешим: я с понедельника уеду, а ты тут один шуруй…

Он все же сам наметил, какие скважины надо сохранить на всякий случай, осмотрел дробилки, трансформаторный киоск, диктуя Валере сроки демонтажа оборудования, — тот слушал, поддакивал, но, спустившись вниз, вынес из вагончика свой, уже готовый, график.

— Ваш почти как мой… совпадают… — размахивая листком, выпалил Валера.

— Ну что ж, я рад за себя, — ядовито ответил Александр Иванович.

Когда Валера выбегал с графиком на крыльцо, он вызвал вдруг в памяти Александра Ивановича странную картину из детства: у них ощенилась Найда, и вот однажды, распахнув дверцу конуры, он увидел щенка, прозревшего, синеглазого, подпрыгивающего на заду, повиливающего хвостиком и в то же время как будто бы даже смущенного оттого, что ему так хорошо. Он еще тогда хотел броситься к щенку, подхватить его на руки, но Найда оскалила зубы, зарычала.

«Это же черт знает что!» — покривился от этой картины Александр Иванович.

Машину свою Валера отправил вчера, с рабочими, и— и Александр Иванович вынужден был взять его к себе. Валера уселся с края заднего сиденья, остро поджав колени и ссутулившись, точно стараясь быть менее приметным, но Александр Иванович, устраиваясь, хотя только мельком взглянул на него, но потом, дорогой, постоянно ощущал за собой его жизнерадостную физиономию, синеглазую, с розовыми скулами, с губами, комкающими довольную улыбку.

Погода стала портиться. Откуда-то сплошь и незаметно натянуло на небо пепельной кисеи, солнце сквозь нее пробивалось тусклым желтоватым пятном, поднялся ветерок, холодно, свинцово зарябивший воду. В последнее время Александр Иванович начал всем своим существом улавливать перемены в погоде, и сейчас хотелось думать, что плохо ему лишь из-за нее. Мальчишки на мысу уже не было — и пустой, истоптанный мыс как-то странно отозвался в душе Александра Ивановича: выходило, что его словно спровоцировали на решение об отпуске, даже будто Валера нарочно подстроил тут все — включая сюда и удившего рыбу Акимыча. Ловушка сработала, захлопнулась — и он уже, оказывалось, не волен был как-то по иному распорядиться собой.

«Ну ничего, ничего, — утешал себя он. — В отпуск все равно — рано или поздно — идти надо…>

Шел уже третий час, и Михаил Петрович, посмотрев на Александра Ивановича, — на что тот молча, понимающе, кивнул — развернулся возле бензозаправки и покатил к совхозу. Совхоз был недалеко от автострады и считался лучшим, показательным в области. Сюда даже, кажется, привозили какую-то принцессу, когда она находилась у нас в гостях. Сразу же за капустным полем, за плотной, как забор, полосой тополей, начались стандартные полутораэтажные дома, с бетонированными подходами к ним, с гаражами во дворах. Дорога упиралась во Дворец культуры, роскошно отделанный огромными мозаичными панно, каких не встретишь и в столичных городах. Тут, рядом с Дворцом, и красовалось построенное в виде терема кафе, куда Александр Иванович любил заскакивать по пути домой. В кафе готовили вручную ароматные и вкусные пельмени — слегка обжаривали их в масле, приправляли специями — и обед в нем запоминался как праздник. Городская столовая, расположенная в соседнем с управлением здании, в которой обычно питался Александр Иванович, никогда не привлекала его: он точно отбывал в ней повинность, от которой потом его часами мучила изжога.

— Вы, пожалуйста, обедайте, — остановившись возле кафе, замялся Михаил Петрович, — а я забегу к сестре… давно не заходил, жена просила…

Валера неожиданно спросил:

— У вас так много сестер?.. В Солнечном еще, помнится?.. — отчего грушевидные щеки Михаила Петровича побурели.

Александру Ивановичу и в голову не приходило заподозрить в чем-то своего шофера — и этот, возможно и невинный, вопрос только добавил неприязни к Валере.

— Чего ты лезешь не в свои дела? — заступился он за Михаила Петровича. — Сестра — не сестра… Ну и что?

— Да ради бога… — пробормотал Валера. — Только зачем придумывать? Пошел — и пошел… А то заврались что-то шибко…

Александр