– Двадцать восемь. Что-нибудь еще?

Он был почти на два года моложе меня. Не было никаких причин для того, чтобы это могло нарушить условия сделки, но каким-то образом это, казалось, доказывало мою точку зрения о том, как мало оснований у нас на самом деле было для составления планов на будущее.

– Я уезжаю через несколько недель.

Его глаза затуманились, но он не отрывал взгляда от моего лица.

– Я уже знаю это. Но у нас есть телефоны, электронная почта, машины, возможность летать самолетами. Я могу взять дополнительный день или два перед Днем труда. У меня будет целая неделя отпуска на День благодарения. Мы можем продержаться до тех пор, пока ты не закончишь свою аспирантуру, а потом что-нибудь придумаем.

В его устах это звучало так выполнимо, так разумно, но я никогда не могла поддерживать отношения, даже живя в одном городе, не говоря уже о том, чтобы жить в разных штатах.

– Прости, – пробормотала я. – Я не хотела заводить этот разговор сегодня, особенно после…

Я указала на его аппаратуру, навес, игровую площадку. Внезапно мне пришло в голову, что здесь все еще могут находиться дети и родители, что они могут наблюдать за всем происходящим, хотя, к счастью, ничего не могут услышать. Сэм так много сделал для того, чтобы предложение моего брата стало чем-то запоминающимся и особенным, а я все испортила. Это заставило меня возненавидеть себя, но только укрепило мою решимость, что в конечном счете это правильное решение, и, если бы я тянула с ним, это принесло бы еще больше вреда.

– Когда же ты планировала это сделать… – проговорил он. Это был не вопрос.

– Я предупреждала тебя, – сказала я, понизив голос. – Я с самого начала говорила, что не уверена, что готова к чему-то серьезному.

– Да, – согласился он. – Наверное, мне следовало прислушаться. Мне не следовало обращать внимания на разные мелочи, например, как ты говорила, что я тебе небезразличен, как поцеловала меня Четвертого июля, или воодушевила меня закончить сборку гитары, позволила обнимать тебя, когда мы искали Ленор. Просто будь честна со мной, Фиби. Что ты чувствуешь ко мне?

– Конечно, ты мне не безразличен. – Мои слова прозвучали неестественно и фальшиво, хотя я была искренна. – Но я не могу влюбиться в тебя.

Он отвел взгляд, его горло дернулось, когда он сглотнул. Когда он снова посмотрел мне в глаза, в них был легкий блеск.

– Не можешь или не хочешь?

В чем разница? Любить кого-то – значит нуждаться в нем, быть открытым боли, отвержению и потерям. Конечно, я мечтала найти человека, которому могла бы полностью доверять, и, конечно, в последние несколько недель у меня иногда появлялась надежда, что этим человеком может оказаться Сэм. Но когда все приняло серьезный оборот, оказалось, что это сопряжено с большим риском. Я так долго была предоставлена самой себе и точно знала, как добиться успеха в жизни. Даже Нильссон сказала, что этим летом я позволила себе сбиться с курса. Пришло время возвращаться к работе.

– Я просто не могу, – пролепетала я. – У меня на это нет сил. Мне жаль.

Сэм издал негромкий смешок, совсем невеселый.

– Что ж, это было честно, – произнес он. – Должен признать, я не ожидал, что все обернется вот так.

– Знаю, – кивнула я, изо всех сил стараясь не расплакаться, потому что это было бы некрасиво. Единственное, что я могла делать, – это смотреть на пустую упаковку Capri Sun, все еще стоявшую на одном из столиков для пикника, пока у меня не затуманились глаза. Я старалась не думать о том, что совсем недавно это утро было полно надежд и волнения по поводу предложения Коннера. И брат наверняка захотел бы обсудить все позже, он был полон веры в счастье, а я тем временем хотела умереть… – Клянусь тебе, я ничего этого не планировала. Я понимаю, что ты, вероятно, сожалеешь обо всем, особенно о том, что потратил субботний день на это, теперь, когда…

Я не смогла закончить это предложение. Не было способа должным образом передать, как мне плохо, чтобы не стало еще хуже.

– Я ни о чем не жалею, – отрезал Сэм. – Ни о последних нескольких неделях, ни о сегодняшнем дне, даже о том, что сказал «когда-нибудь» тому мальчишке, пусть это и привело к такому разговору. Я не жалею, что отдал тебе свое сердце, Фиби. Я просто хочу, чтобы ты была с ним осторожнее.

И тут я действительно расплакалась, но это не имело значения, потому что Сэм уже ушел.

Двадцать три

Дни, последовавшие за моим разрывом с Сэмом, были тяжелыми. Мысль о том, чтобы снова заняться любимым делом – анализом произведений в жанре тру-крайм, – внезапно перестала меня привлекать. Я сидела за столом и часами перечитывала одно и то же предложение. Потом уставала от этого и пробовала писать в постели, но, стоило мне прилечь на подушки, как воспоминания о Сэме возвращались ко мне, мешая работать. Я попыталась сменить обстановку и, выйдя из дома, отправилась в местную кофейню, но все, что я делала, это пялилась на соседние столики рассеянным взглядом, пока, в конце концов, одна девушка, предположительно студентка, не спросила довольно грубо:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Нет, – пробормотала я. – Простите.

Она и ее друзья все еще хихикали, когда я собрала свои вещи и ушла.

Однажды утром на пороге моего дома появилась коробка, и, поскольку я ничего не заказывала, мое сердце затрепетало в надежде, что, возможно, это очередная ошибка и посылка предназначается Сэму и можно использовать это как предлог, чтобы пойти к нему, и тогда, возможно, я смогла бы…

Что ж, мне не предоставилась возможность воплотить эту фантазию в жизнь. Коробка предназначалась не Сэму, она было от него – без этикетки и закрытая, лишь подвернутыми друг под друга клапанами. Внутри оказался мой экземпляр книги Savage Appetites, который я оставила у него, и мой фиолетовый лифчик, чистый и аккуратно сложенный. Записки не было.

Я не сомневалась, что поступила правильно. Просто выбрала неудачное время. У нас с Сэмом не было настоящего будущего, как бы я ни позволяла себе мечтать об обратном. Было бы еще тяжелее, позволь мы этому затянуться до конца лета, до момента моего отъезда.

Но иногда, лежа ночью в постели, я вспоминала, как он танцует. Его лицо, раскрасневшееся от жары, интенсивных движений и радости. Потом вспоминала о его лице после того, как сказала ему, что не могу его любить. Он выглядел подавленным,