Я чувствовала себя так, словно упустила тысячу деталей этого разговора и не могу уловить его смысл.

– Я даже не уверена, хочу ли я замуж. Когда-нибудь.

Сэм пожал плечами, как будто это не имело большого значения.

– Тогда мы не будем жениться.

Позади меня раздавалась какофония детских голосов, переходящих в пронзительные визги и вопли возбуждения, время от времени раздавался плач малыша, который, должно быть, упал, и вопли родителей, приказывающих ребенку перестать класть мульчу в рот или отпустить своего брата.

– А еще я не знаю, хочу ли я детей.

Тогда он поднял глаза, и я попыталась прочесть что-нибудь по выражению его лица, когда он сказал:

– Все в порядке. Мы могли бы вместе обсудить и выбрать путь.

На самом деле он не мог так думать. Он преподавал в начальной школе, черт возьми! Он, несомненно, был бы отличным отцом. Он вырос в большой семье. Я высказала ему все это, но выражение его лица не изменилось.

– Послушай, я люблю детей, – начал он. – Это очевидно, иначе я бы не делал того, что делаю. Но, как ты и сказала, я весь день провожу среди детей. У меня уже есть два племянника и две племянницы, и я тот самый дядя, который обещает купить каждому барабанные установки, что невероятно пугает моих братьев и сестер. Я открыт для обсуждения всех этих вопросов – «когда-нибудь» не обязательно означает «сегодня».

Я покачала головой.

– Я не могу, – прошептала я.

Для Сэма это стало первым знаком, что я настроена серьезно, что мы не просто болтаем о будущем. Я даже не знала, как это делается. Любые прогнозы даже на несколько месяцев вперед заставляли меня сомневаться в том, будет ли моя диссертация написана вовремя, хватит ли ее для получения степени, сможем ли мы с Сэмом пережить расставание, о котором мы оба знали.

Он уронил скомканные салфетки, которые держал в руках, вытер руки о джинсы и повел меня прочь от навеса, под пару тенистых дубов, где мы могли бы уединиться.

– Тебе не следует оставлять там свою аппаратуру, – заметила я. – Она кажется дорогой.

– Это не важно, – бросил Сэм.

– Рядом с ней стоит парень, чьи глаза блестят как у Baby Shark. Говорю тебе…

– Фиби, – произнес Сэм, немного нетерпеливо. – Это не важно. Поговори со мной. Скажи мне, почему ты так разволновалась.

– Кажется, что все происходит слишком быстро, – ответила я. – Что мы вообще делаем? Предполагалось, что это будет летняя интрижка, а теперь мы говорим о браке и детях? Это чересчур, Сэм. Это не для меня.

Он отступил назад, проводя рукой по волосам. Пот уже высох, волосы слегка завились и торчали из-за ушей. По его лицу я видела, что мои слова про «летнюю интрижку» причинили ему боль, и какая-то часть меня захотела взять их обратно. Он много раз говорил мне, что для него это серьезно, и правда заключалась в том, что после первой нашей ночи мне это тоже стало казаться серьезным. А может быть, и раньше, я не уверена.

Но я также чувствовала себя глупой и наивной, думая, что из этого может что-то получиться в долгосрочной перспективе. Его жизнь была здесь, моя – нет. Он был создан для будущего за белым штакетником[78] (он заслужил такое!), и я не представляла, как могу в это вписаться.

– Мальчик задал мне вопрос, – проговорил Сэм. – И я на него ответил. Что я должен был сказать? «Нет, парень, это просто моя соседка, мы иногда трахаемся»?

Я вздрогнула от его слов, хотя знала, что сама напросилась на это, вернув нас к первому утру, когда мы переписали правила того, что было между нами.

– По крайней мере, это было бы честнее, – пробормотала я.

Какое-то мгновение Сэм просто смотрел на меня, будто на незнакомку. Я сама едва узнавала себя, не понимая, что я несу. Мне хотелось запихнуть все эти слова обратно себе в рот. Я бы сослалась на то, что у меня болит голова или я плохо себя чувствую, что мне нужно немного сосредоточиться на диссертации и я поговорю с ним позже. Возможно, все закончилось – мне вдруг показалось неизбежным, что все это когда-нибудь закончится, и любая надежда на иное была не более реальной, чем мои детские фантазии о жизни в квартире с видом на горизонт. Но это не должно было закончиться так.

– Честнее, – повторил он, скорее для себя, чем для меня. – Ты права, я не был честен с тобой. Я влюбился в тебя, Фиби. Я хотел сказать тебе это миллион раз. Но я всегда боялся, что отпугну тебя. Что в итоге у нас получится разговор, очень похожий на этот. И потому сдерживался. Я знаю, что ты, возможно, еще не чувствуешь того же. Я знаю, что мысль об отношениях пугает тебя. Я знаю, это сложно, ведь ты здесь только на лето. Но мои чувства к тебе… с ними все просто.

Крики играющих детей вокруг нас были неуместным фоном для этого разговора. Мне хотелось, чтобы мы каким-нибудь образом перенеслись обратно в его дом или в мой. Я хотела бы оказаться в таком месте, где его слова не выводили бы меня из равновесия, потому что он был прав, они приводили меня в ужас. Влюбился в меня? Даже само слово «влюбился» подразумевало боль, потерю контроля. Он не мог влюбиться в меня, как и я не могла влюбиться в него.

– Эти несколько недель были напряженными, – проговорила я. – Черт возьми, это был напряженный день. Это был какой-то концентрированный инкубационный период, как когда люди встречаются в летнем лагере или как Киану и Сандра в «Скорости». Но, раз уж на то пошло, мы едва знаем друг друга.

– Так скажи мне! – сказал Сэм, скрестив руки на груди. – Расскажи мне о себе что-нибудь важное, чего я еще не знаю, что-нибудь, что изменило бы мои чувства.

– Ты даже не знаешь моего второго имени.

– Я знаю, что оно начинается на «Р», – ответил он, затем, заметив выражение моего лица, добавил: – Ты публикуешь свои статьи под именем Фиби Р. Уолш. Рэйчел? Ребекка? Румпельштильцхен?

– Рейчел, – неохотно ответила я, раздраженная тем, что он догадался с первого раза. Если бы он намекнул на «Друзей», я бы растерялась.

– Мое второе имя Коупленд. Забавный факт: у всех моих братьев и сестер второе имя Коупленд. Это девичья фамилия моей мамы. Итак, теперь мы с этим разобрались?

– Сколько тебе лет? – Это было самым элементарным, но я и впрямь не