* * *

Все во мне и вокруг меня – и большое и малое, и конечное и бесконечное, и простое и загадочное, и мрачное и светлое, и видимое и невидимое, и смертное и бессмертное, и злое и доброе, и все и вся во всех мирах, которые я знаю, чувствую и предчувствую, – побуждает меня на молитву-вопль: Господи, о Господи! Есть ли в Твоих мирах ответы на мои вопросы? Или я не в состоянии услышать их из того мира, который все дальше удаляется от меня? Если ночь – мой язык, Ты меня не слышишь, если день – мое ухо, я Тебя не слышу. О, как же мне услышать Тебя; о, как же мне Тебя дозваться? Тебя, Вездесущего, нет во мне из-за моих грехов, поэтому я не слышу Тебя, не вижу и не понимаю. О Всемилостивый, сойди, спустись в мое сердце, в мою душу, в мое тело – змеюшник, помойку, ад. Но Ты и в ад сошел, и даже там остался Богом. Сойди и в мой ад, ибо Ты можешь его Собой превратить в рай. Потому что там, где Ты, там уже рай, а человек с Тобой – уже ангел. О, покажи мне Себя, Господи неявленный, неизреченный!.. Вся исскорбевшаяся природа тянется к Тебе в судорожном крике: Господи, помилуй!.. Боль наша сливает все человеческие слова в один молитвенный вопль: Господи, помилуй! Оглянувшись на себя, мы находим разлитый по всему нашему существу только этот вздох: Господи, помилуй! Мы бы хотели себя показать Тебе, а слезы льются и показывают Тебе всю нашу душу в двух этих словах: Господи, помилуй! У каждой твари есть сердце, а сердце тем и сердце, что по Тебе тоскует и вздыхает: Господи, помилуй! В этом печальном мире ничто так не нужно человеку, как то, чтобы кто-то смиловался над ним, и прежде всего Ты, Господи – помилуй! А с Тобой и за Тобой да смилуются над человеком все существа и вся тварь: «Господи, помилуй! мама, помилуй! друг, помилуй! травка, помилуй! птичка, помилуй! все существа во всех мирах: помилуйте, помилуйте, помилуйте!..»

Вниз по бурному водопаду времени

Если у вселенной есть мечта – не наша ли это планета? Если есть сердце – не человек ли это? Если есть зрение – не глаз ли это человеческий? Однако это может так выглядеть, если смотреть из человека. Если же посмотреть на нашу планету с зенита космической перспективы, тогда она по сравнению с универсумом как целым – миллионная доля песчинки, а человек на ней – какая-то квадрилионная часть этой миллионной части… Утешительное сопоставление, не правда ли? По количеству материи, представленной в его теле, человек – невидимейший из невидимого, неслышимейший из неслышимого, незаметнейший из незаметного. А чувства человека? а мысли? а желания? Своей физической мелкостью не суть ли люди – почти невидимые грибочки на огромном теле универсума, и даже еще что-то более мелкое и незначительное? Если бы не было духа в человеке и Слова в духе, мы, люди, были бы трагической Божией бессмыслицей.

Почему наше человеческое зрение несоразмерно нашему человеческому духу? И наш слух, и вообще все наши органы чувств? Досягаемость наших органов чувств отчаянно несоразмерна по сравнению с досягаемостью наших мыслей, наших чувств, наших стремлений. Какой орган чувств может проследить нашу мысль на всех ее прогулках – в бесконечное и вечное? Все чувственное тонет в собственной мелкости и задыхается в своей собственной тесноте. От страшного несоответствия человеческой чувствительности и человеческого духа мурашки пробирают человеческую мысль. Неужели здесь вообще возможно какое-то равновесие? Особенно в таком фантастическом мире, как тот, который мы видим и в котором мы живем. Если бы человек хотя бы на мгновение получил всевидящее зрение и всеслышащий слух, он бы увидел в структуре всех существ и тварей и в их взаимоотношениях такие фантастичности и услышал такие необычности, что ему для такого удивления потребовалась бы тысяча душ, безмерно больших, чем та, которой он располагает… Да, да, только когда человек облечется силою свыше [Лк. 24:49], когда существо свое расширит, увеличит и преобразит Духом Божиим, он сможет обрести равновесие между телом своим и духом своим и между собой и миром вокруг себя.

* * *

Иногда наш земной мир походит на темницу, выстроенную из снов. И фундамент, и крыша, и стены, и двери, и окна – все построено из снов. И все же никак не пробьешься сквозь эти двери из сна, сквозь эти окна из сна, сквозь эти стены из сна. Все тонко-тонко, все прозрачно-прозрачно, и все же непробиваемо. Но может быть, есть отрада в том, что и человек создан из материи, которая нематериальна, тонка и прозрачна, как сон. Что тоньше совести, что прозрачнее души, что субтильнее мысли? Да и тело, составленное и сложенное из неосязаемых и невидимых электронов и пра-электронов, не из той же ли и оно нематериальной материи, что и сон? Сон среди бесчисленных снов – вот что такое человек в этом мире, в этой темнице снов.

Как сон среди снов, человек отличается от остальных снов тем, что он есть сон, который мыслит, который чувствует, который тоскует, который болеет, который умирает… О, этим сон превращается в кошмар и становится своим собственным мучителем. А если это так, то это – великая мука, великое отчаяние, а подчас и ад. Тогда мысль – мучитель человека, а чувство – его палач. Может ли человек освободиться от них? Легко принять решение: не желаю мысли, уничтожу ее, потому что она – мой свирепый мучитель. Но трудно осуществить это решение. А еще труднее осуществить другое решение: не желаю чувства, хочу перестать чувствовать, поэтому хочу уничтожить чувство… Вникните в свой собственный опыт: невозможно быть человеком и не чувствовать; невозможно умертвить в себе чувство, самоощущение и остаться человеком. Потому что чувство в человеке – нечто более исконное, чем мысль, нечто человеческое, а тем самым и божественное; всем своим существом оно заходит в бессмертное и вечное. Поэтому чудесный Иисус все человеческие миры строит на чувстве, на богочувстве. По Нему: любовь – неразрушимое чувство, богочувство; и милосердие – бессмертное чувство, богочувство; и молитва – бескрайнее чувство, богочувство, и кротость, и смирение, и благость, и доброта, и сострадание – все это суть бессмертные чувства, богочувства…

Сколько лет должен человек вносить в тесто тела своего небесное благовоние, сколько лет должен