толком не знаю. Мой товарищ сказал, что она живет-процветает… горя не знает.

Алина Аркадьевна совсем изумленно слушала Левчука, уже ничего не понимая.

– Вы можете ей передать что угодно – может, письмо, что-то из ее вещей… – Он запнулся. – В общем, любая ваша просьба будет исполнена. Товарищ на днях возвращается в лагерь. Он-то все и передаст вашей дочери. – Левчук вспомнил наущения Ларионова. – Только в письме напишите, что передаете гостинцы из дома, но не уточняйте, что именно. И обращайтесь к ней «Ирина». Так положено.

Алина Аркадьевна улыбнулась.

– Конечно, мой милый друг! – Она нежно взяла за руку Левчука. – Если бы вы знали, как много вы для нас делаете. И этот ваш товарищ… как вы сказали, его зовут?

– Его? – Левчук откашлялся, а Степанида смотрела на него весело, пережевывая шоколад. – Его зовут товарищ Лаврентьев, – зачем-то назвал Левчук имя, чем-то созвучное с именами Ларионова и Берии в одном флаконе.

Он сильно покраснел и стал поспешно отпивать чай.

– Угощайтесь, попробуйте варенье, – предложила Кира.

Алина Аркадьевна вышла в другую комнату и вернулась с бумагой и ручкой. Она села и начала сочинять Вере письмо.

– Как он мил, этот ваш Лаврентьев. Попросите его заглянуть к нам на чай!

Левчук поперхнулся, и Степанида дала ему несколько раз по спине.

– Непременно, – пробормотал Левчук. – Жаль, что он вот-вот уедет. Думаю, не успеет.

– Тогда благодарите его от нас, – сказала нежно Алина Аркадьевна. – Вы так много делаете для нашей семьи, милейший. – Она снова взяла Левчука за руку, и тот смутился и робко посмотрел на Киру.

Кире отчего-то нравились неуклюжесть и непосредственность сержанта.

Алина Аркадьевна закончила письмо и передала Левчуку.

– Вы уж сами зачитайте, – сказал тот смущенно. – Мне все равно, но чтобы не было потом необходимости переписывать.

Алина Аркадьевна охотно перечитала письмо вслух, останавливаясь и делая комментарии, делясь с Левчуком воспоминаниями и иногда всхлипывая. В письме она написала, что передает гостинцы, что и хотел Ларионов, и Левчук был доволен и рад, что дело его, порученное майором, удалось, несмотря на неловкость и некоторое напряжение, возникшее из-за необходимости лгать этой милой и доброй семье.

Алина Аркадьевна с разрешения Левчука собрала несколько вещей Веры: две шерстяные кофты, драповое пальто с горжеткой из чернобурки, которое она носила прошлой зимой, теплые, но изящные сапоги, павлопосадскую черную шаль с розами, шарф и шапочку. Мать была уверена, что зимние вещи передавать разумнее: кто перенес сибирские морозы, тот летом не озябнет!

– А муфту-то класть? – растерянно размышляла Алина Аркадьевна.

– Лучше подводку для глаз и помаду, – проворчала Степанида.

– А это там зачем? – удивилась Алина Аркадьевна.

Степанида нагнулась к ней и со знанием дела буркнула:

– А муфта ей на что в трудовом лагере? Пригодится. Всякое бывает!

Алина Аркадьевна оттолкнула ее.

– Голова твоя пустая! – засмеялась она, но положила в мешочек и карандаш для бровей, и румяна, и помаду, и пудру в картонной коробочке. – А вот новой зубной щетки нет. И порошок бы передать! Хоть мыло есть…

– Да ничего! Мыло приберегите, – улыбнулся Левчук. – Вы список напишите, что купить. Мы разберемся.

– Я сейчас дам вам денег! – Алина Аркадьевна вскочила, но Левчук неожиданно ухватил ее за руку.

– Денег не велено брать! – решительно заявил он. – Майор средства имеет…

Алина Аркадьевна вздохнула и бросилась на грудь Левчуку.

– Как же нам благодарить вас?!

Левчук застыл от неловкости и только краснел.

– Мама, перестаньте душить товарища, – улыбнулась Кира.

– Так как же?! Он же так к нам добр, так добр! – застонала Алина Аркадьевна. – Вы уж приходите к нам, когда сможете, на ужин и на чай. В любое время!

– А что, можно? – вдруг спросил отчаянно Левчук, сам не понимая, как он посмел это вымолвить.

– Конечно, – улыбнулась Кира.

Левчук, не помня себя, стал собираться и уже в дверях, провожаемый всем семейством, обернулся.

– Так я тогда как-нибудь навещу, вы не против? – повторил он.

– Мы будем вам несказанно рады! – засмеялась Алина Аркадьевна. – Тем более мы лишены общества мужчин, и это общение будет нам всем полезно, – немного кокетливо добавила она.

Левчук едва скрыл радость.

– И благодарите своего товарища за шоколад, – сказала вдруг на прощание Степанида. – Уж очень мне нравится именно этот! Как угадал…

Левчук смущенно кивнул и быстро полетел вниз по ступеням, пылая от волнения и радости. Он мчал уже по улице со странным чувством счастья в груди. Это было то состояние, при котором человек способен на любые подвиги. Левчук испытывал необыкновенное тепло и благодарность этой семье за их доброту и простоту. Он словно присоединился к Ларионову в его стремлении помочь им. Он теперь знал, что Ларионов был не просто майором, которого он беспричинно узнал, а хорошим человеком, ради которого Левчук был готов сделать что угодно. Ему хотелось завтра же прийти к Александровым и провести с ними весь день, чтобы опять пережить это радостное волнение от сопричастности чему-то хорошему и верному. Ему показалось, что он стал любить жизнь еще сильнее и что теперь перед ним открылась какая-то светлая ее сторона, о которой он всегда подозревал, но которую пока еще не видел в таком высоком градусе.

Левчук стремительно влетел в корчму, где его ждал Ларионов, заканчивая уже третью кружку пива.

Юноша был возбужден, и Ларионов сразу это заметил.

– Все сделано, товарищ майор! – отрапортовал Левчук.

– Тише, – сказал Ларионов и указал ему глазами на стул. – Присядь и пообедаем, а ты расскажешь, как было.

– Вот письмо. – Левчук поспешил вытащить записку из кармана, снимая фуражку и энергично приглаживая шевелюру.

Ларионов быстро прочел письмо, и лицо его просветлело.

– Молодец, – сказал он сухо, но Левчук видел, что Ларионов очень доволен. – А теперь подробно.

Левчук изложил разговор, краснея при упоминании Киры. Он часто говорил «хорошие люди» или «чудесная женщина», из чего Ларионов понял, что его приняли так же дружелюбно, как некогда его. Он улыбался, слушая Левчука и невольно вспоминая, как встретился с Верой, когда она выбежала ему навстречу из своей комнаты, сияя от счастья и юности.

Левчук передал Ларионову небольшой список, составленный Алиной Аркадьевной, из того, что необходимо было купить. Он немного смущенно пересказал их расспросы о том, кто его прислал, и Ларионову стало немного жаль Левчука за то, что он подверг его необходимости лгать. Ему ложь стала казаться столь естественной в той среде, в которой он существовал, что неловкое положение Левчука пробудило в нем волну симпатии к этому молодому человеку.

– Сколько тебе лет? – спросил Ларионов, когда официант их уже обслужил и они принялись трапезничать.

– Двадцать пять, товарищ майор.

Ларионов посмотрел