Мобил, Алабама

Ранним утром меня окликнула медсестра. Вымокшая в реке одежда практически высохла, я спала, свернувшись калачиком в виниловом больничном кресле возле постели отца. Ее голос вырвал меня из объятий беспокойного, наполненного кошмарами сна, в действительность – больничную палату, пропахшую антисептиком. Я открыла глаза – в них будто песка насыпали.

– Простите, что пришлось вас разбудить, – сказала медсестра. – Полиция приехала. Они хотят с вами поговорить. – Она изо всех сил старалась сохранять хладнокровие.

Я вывернула голову, чтобы посмотреть, что делается за ее спиной в полутемном коридоре. Увидела плечо Джея и услышала рокот его голоса. Он уже, видимо, перехватил полицейских и объяснял, что они могут пообщаться со мной позднее. Я взглянула на отца: он не изменился с прошлой ночи, белый, неестественно неподвижный. Дышит самостоятельно, но с большим трудом.

– Я буду через минуту. Заскочу в ванную.

– Конечно. Да, кстати, – с днем рождения! – Она кивнула в сторону Джея: – Он сказал, что вам сегодня исполняется тридцать.

– Да, – сказала я, – правда. Спасибо.

Медсестра одарила меня радостной улыбкой:

– Серьезная дата.

Когда дверь за ней закрылась, я выбралась из кресла. Мышцы и все суставы протестующе взвыли; язык казался огромным и будто мохнатым. Какие там тридцать, я чувствовала себя на все шестьдесят.

После того как я вернулась в дом, после приезда Джея и полиции у отца случился редкий момент просветления. Говоря прерывистыми предложениями, перескакивая с настоящего в прошлое и обратно, он поведал мне историю своей жизни.

Галдол уничтожил маму, подорвал ее силы и разум. Она только и знала, что день за днем, с утра до вечера распевать свою латинскую молитву. Отец боялся за маму и за нас с Уинном. А когда она встретилась с женщиной с ее родной горы, то как с цепи сорвалась.

Той ночью она грозилась выдать семейные тайны, которые якобы узнала. Она обещала не щадить ни карьеру мужа и дяди Уолтера, ни будущее сына, если мужчины не признаются в содеянном. Запаниковав, Элдер отвез ее с глаз долой в Причард. Он убедил молодого фельдшера Вудро Смарта подписать фальшивое свидетельство о смерти, и объявил всем, что наша мать умерла от разрыва аневризмы. Вскоре после этого Смарт погиб в результате несчастного случая – свалился с моста, – но мой отец не имел к этому отношения.

Отец и Уолтер несколько дней спорили о том, что делать дальше: отец хотел оставить мать в Причарде, ему казалось, что ей там безопаснее, но Уолтер не соглашался. Как-то ночью он решил взять дело в свои руки: отправился в Тускалузу, вошел к маме в палату и скормил своей племяннице целый пузырек галдола.

Вернувшись из ванной, я снова села к постели отца. Лицо его под флуоресцентной больничной лампой светилось жутковатой белизной. Я старалась не обращать внимание на то, как он сдал, сосредоточившись на знакомых чертах – линии носа, складках на лбу.

– Итак, этот день настал, – констатировала я. – Мне тридцать лет.

Я подняла ладонь, подержала ее какое-то время над его головой, а потом опустила и коснулась его лба. Я ощутила тепло, пальцы слегка покалывало, между нами будто пробегали электрические искорки. Я легонько провела пальцем по тонкой коже на виске, провела им по скуле. Наклонившись к нему, обхватила лицо обеими руками. Веки его задрожали и открылись. Он с трудом улыбнулся:

– Тея.

«Тея». Так меня никто не называл с самой маминой смерти, когда я была совсем маленькой.

– Я здесь.

– Как поживает моя девочка? – Он дотронулся до пряди волос.

– Все хорошо.

– Я хотел сказать, – он сглотнул, – Уолтер не сказал мне, что он собирался сделать с твоей матерью.

– Пап, все нормально. Ты не должен…

– Нет. – Он нащупал мои руки. – Нет, я знал. Знал, кто такой Уолтер. Знал – и не остановил его. – Закашлялся и застонал. – И не остановил его…

Я обняла отца, умоляла его замолчать, гладила по лицу. Через некоторое время он успокоился, и я отстранилась.

– Тея, – повторил он еще раз.

– Я здесь, я с тобой. Послушай, я тебе кое-что скажу. – Я положила руку на живот. – Ты станешь дедушкой.

Октябрь 2012

Мобил, Алабама

Отца я похоронила через шесть дней. Шесть дней я сидела у его кровати, наблюдая, как он все глубже погружается в себя. Возможно, мной двигало чувство долга – ведь больше у него никого не осталось, – хотя вообще-то я любила его и при всем желании не могла этого отрицать.

Возможно, в благодарность за то, что последние моменты просветления он потратил на то, чтобы рассказать мне правду. А возможно, то, что я считала любовью, было просто чувством облегчения оттого, что скоро все закончится. Думаю, отцу в его спутанном сознании казалось, что он защищает меня и Уинна. Думаю, он любил нас. Точно не знаю. Правда не знаю. Кто в здравом уме назовет это любовью?

После похорон Джей предложил, мне жить у него. Он беспокоился о моем душевном состоянии, пожалуй, и о ребенке – и я была благодарна за эту заботу, какие бы мотивы за ней ни стояли. Собрав свои пожитки, я спустилась к дороге: какое счастье оказаться подальше от этого дома, до краев полного горьких воспоминаний и бесконечной тоски.

Джей упомянул, что ему звонила Дав. Я решила погодить с расспросами. Пусть пройдет какое-то время, я была не в состоянии выслушать еще одну историю, пусть даже самую последнюю.

Тело Уинна рыбаки нашли ниже по течению: розовый галстук-бабочка уцелел, но обе ноги оказались откушены выше колена. Полиция заключила, что произошел несчастный случай, а Молли Роб возражать не стала. В конце концов, она-таки оказалась в центре общественного внимания, моя властолюбивая невестка, правда, не совсем в том качестве, в каком мечтала, но хоть в роли безутешной вдовы погибшего политика. Новый статус ее вполне устраивал. Получив страховку Уинна, она переехала обратно в Бирмингем к родителям. А вскоре, я слышала, начала встречаться с сенатором от штата.

* * *

Как-то свежим воскресным утром мы с Джеем отправились в Тускалузу навестить Дав. Увидев нас у дверей, она широко улыбнулась.

– Готова? – спросила она меня.

Я оглянулась на Причард – на поле, леса и шпили старого здания по другую сторону шоссе – и повернулась к ней:

– Да.

Дав угостила нас супом, но есть я не могла. Все, на что в этой ситуации я была способна, сидя в крошечной уютной гостиной, – это держать Джея за руку в ожидании окончания истории, услышать которую мечтала, кажется, целую вечность.

– С чего бы начать? – наконец-то спросила Дав.

– Отец Джин пришел к ручью, – подсказала я. – И увидел там свою дочь. Обнаженной.