несправедливость, могут быть спровоцированы на действия посредством зависти. Однако, задает он вопрос, кто может и кому позволено решать, когда зависть законна? И какой политик, разжигая зависть в массах, задает себе вопрос, является ли его целью власть и сопутствующие ей привилегии, или же он хочет уничтожить несправедливость, от которой страдают другие?

Рега невысоко оценивает утопические обещания и идеи социалистов, использующих зависть как инструмент для строительства общества людей, освобожденных от зависти. Он подвергает уничтожающей критике методы социализма, облекаемые завистью и использующие ненависть и мстительность завистников для того, чтобы разрушить общественный строй, вместо которого им нечего предложить. Однако именно постоянством зависти как фактора, на который всегда можно опереться, объясняется большой успех социалистических движений[323]. Социальная революция, как утверждает Рега, не делает ничего, чтобы изменить человеческую долю. Она создает новый привилегированный класс, рассаживает по удобным креслам новых людей, но, как правило, в ее итоге появляется больше завистливых людей, чем тех, чью зависть она смогла удовлетворить. Вопреки иллюзиям марксистов, марксистская революция не может изменить человеческую природу. Честолюбие, гордость, тщеславие, ревность и зависть – это неизменные активные элементы человеческого поведения[324]. С момента появления маленькой книжки Рега уже сменилось одно поколение, и все это время практика продолжала доказывать, насколько верен был его диагноз.

Он коротко обсуждает зависть между странами. Они, подобно индивидам, способны на взаимную зависть и ненависть. Со времени издания книги Рега история предоставила бесчисленные новые примеры этого. Его предсказание, что возникновение социалистических правительств и обществ не предотвратит зависти между странами, вполне оправдалось, по крайней мере в том, что касается периода после 1945 г. Страны – сателлиты восточного блока завидуют или проявляют взаимную зависть в отношении того, что они получают от СССР или США, а социалистические развивающиеся страны агрессивно и ревниво наблюдают друг за другом, чтобы знать, кто получает больше помощи в развитии, чем остальные.

Рега завершает книгу, формулируя свой собственный взгляд на зависть и сопутствующие ей проявления с помощью цитаты из Спинозы про то, что пороков не существует – есть только естественные феномены, происходящие из человеческой природы. Рега считает зависть и ревность не врожденными, а возникающими из социального взаимодействия или, как мы сказали бы сегодня, в ходе «процесса социализации». Они представляют собой атрибуты сосуществования людей, и поскольку завистников всегда следует учитывать, из этого следуют совершенно определенные способы поведения. Очевидно, что Рега считает некоторые действия, предназначенные для избегания зависти, крайне желательными в социальном отношении. Если обобщить, то представляется, что он почти не задумывался над вероятным и, возможно, огромным масштабом негативных последствий этого принуждения к избеганию зависти, которое так сильно тормозит культурное и личностное развитие. В этом отношении ему явно не хватает данных сравнительной этнологии.

Общее определение завистливого человека у Рега совпадает с определением Шелера: «Все виды проявлений зависти, рассмотренные в этих главах, можно описать в нескольких словах. Они представляют собой не что иное, как реакцию побежденного на победителя, слабого на сильного, отношение менее талантливых к тем, кто их превосходит, бедных к богатым, униженных к высокомерным. Это могут быть совершенно разные реакции, в разной степени включающие насилие, прорывающиеся или затухающие в зависимости от ситуации и зависящие от темперамента и характера»[325].

И поскольку мы постоянно находимся в оборонительной позиции по отношению к завистникам, это оказывает влияние на всю жизнь общества. По мнению Рега, это и есть социальная функция зависти.

Завистливые политические партии

Наконец, он возвращается к проблеме социалистов и социалистических революционных движений. Они отвергают утверждение, что они потворствуют зависти, и декларируют справедливость своего дела. Рега повторяет, что то, что несомненно ощущают члены таких партий, является завистью, потому что они считают самих себя обездоленными, пасынками фортуны. Чувство огорчения и гнева, вызванное видом изобилия хороших вещей, которыми наслаждаются другие, выраженное в кличе «Почему они, а не мы?», заслуживает только одного имени, и это имя – зависть[326].

Тем не менее Рега признает, что громкость этого крика побуждает к размышлениям и детальным сопоставлениям. Проблема заслуг требует рассмотрения. Рега полагает, что, подобно тому, как добродетель скромности возникает из реакции на вульгарную зависть, реакция на зависть-возмущение могла бы привести к необходимому анализу права на привилегии. Следовательно, делает он вывод, вероятно, можно рассматривать универсальный характер зависти как фактор, способствующий относительному согласию в обществе[327].

Заслуга Рега состоит в том, что он описал проявления зависти в большом количестве разнообразных социальных групп. Он показывает, как мало эта проблема изменилась со времен античности; он предостерегает против неоправданного оптимизма в отношении возможности уничтожения зависти посредством той или иной реформы. Ведь она составляет один из базовых фактов нашей жизни, и мы должны смириться с тем, что нам нужно учитывать ее и в известной степени защищаться от нее с помощью тщательно рассчитанной скромности. Однако Рега как раз и переоценивает возможность уберечь себя от завистливого человека посредством сознательного избегания зависти. Фрэнсис Бэкон уже отмечал, в какую ярость приводит завистливого человека любая попытка лишить его стимула.

Рега был прекрасно образованным парижанином 30-х гг. XX в., он хорошо разбирался в современной и классической литературе, а также во французских политических интригах своего времени. Изысканность и учтивость, свойственные его культуре, возможно, скрыли от него некоторые крайние формы проявления зависти. Например, о преступлениях из зависти он упоминает исключительно мимоходом. Хотя, как и его современник Хосе Ортега-и-Гассет, он предупреждает о восстании завистливых масс и видит, как общество, детерминированное завистью, несется к гибели, общий тон его книги вполне самоуверенный – человек уж как-нибудь справится с завистью. Рега не тревожит тот метафизический ужас, который зависть внушала Герману Мелвиллу и который преследовал его в ходе работы над «Билли Баддом».

Ему далеко до глубокого, гибкого, блестящего и проницательного анализа феномена рессентимента и, следовательно, зависти, который дал Макс Шелер. Нельзя также сравнивать эссе Рега с впечатляющим трудом Свенда Ранульфа, который, учитывая работу Шелера, методически, с редко встречающейся дотошностью изучил полный и однородный корпус данных. Мы, однако, довольно подробно изложили эссе Рега из-за того, что это единственная известная нам книга на тему зависти как таковой, где ревность рассматривается только в качестве периферийного феномена. Как это ни странно, рессентимент как особое явление практически не попадает в поле зрения Рега. Таким образом, «Зависть» – это прежде всего пример наблюдений и открытий, сделанных около 40 лет назад, когда одному умному французскому писателю пришла в голову мысль посвятить зависти отдельную монографию.

Глава 12. Политика и умиротворение зависти