ценности – образование, культура, знание – и что за эти ценности приходится также дорого платить неудовольствием, он не видит. Ему не ведома тяжесть духовного труда и высшей ответственности»[311].

Социальный эвдемонизм

Критикуя социальный эвдемонизм, Гартман указывает на безответственность «близоруких общественных лидеров», злоупотребляющих этой фальсифицированной ценностью, т. е. завистью к тем, кто якобы счастливее, чтобы, «пообещав массам близкое всеобщее счастье, увлечь их тем самым к тому или иному действию. Подобное очковтирательство является средством всюду, где бывает нужно привести инертные массы в движение»[312].

Он имеет в виду зависть, когда он, развивая свою мысль, утверждает, что этот обман «обращен к низшим человеческим инстинктам, к созданию самых низких ценностей, и провоцирует такие страсти, которые потом не обуздать. Но тагедия здесь в том, что и такое провоцирование основывается на заблуждении».

В завершение своего критического анализа Гартман, очевидно с учетом времени написания «Этики», указывает на неизбежное разложение эвдемонистических социальных движений в силу того, что источником их энергии была зависть: «Если обычный человек поддается такому заблуждению, это понятно. Если демагог использует обман как средство для достижения своей цели, то такое средство оказывается обоюдоострым мечом в его руках; но с его точки зрения оно имеет смысл. Если же философ соблазняется на то, чтобы еще и дать заблуждению «обоснование» и сообщить ему авторитет, то это означает либо отсутствие совести, либо глубочайшее нравственное невежество. Тем не менее социальные теории Нового времени с момента своего возникновения сразу же вступили на этот порочный путь; и бедой социального движения вплоть до наших дней является то, что сохранился и перешел по наследству именно этот способ образования их идей… Здесь, как и во многих других областях нашей моральной жизни, основная работа еще впереди»[313].

На этом месте Гартман прерывает свои рассуждения. Несомненно, то, что он имел в виду – это социальная философия, способная доказать, как можно выполнять некоторые альтруистические задачи, не эксплуатируя зависть. Может быть, это невозможная задача, потому что чувство зависти имеет гораздо более важное значение для наших межличностных оценок, чем когда-либо предполагал Гартман.

Эжен Рега

Единственным, кто посвятил зависти целую монографию, был Эжен Рега. Двести пятьдесят с лишним страниц его книги «Зависть» – это 24 главы, посвященные группе феноменов, из которых состоит зависть в более узком смысле. Книга вышла в 1932 г. Начиная с 1900 г., у Рега довольно регулярно выходили книги, в основном по государственному праву, а также об экономике войны, о дипломатии и государственном администрировании.

Рега цитирует Спинозу, согласно которому человеческие страсти и их атрибуты относятся к естественным процессам, поддающимся рациональному толкованию. Он начинает с отрывка из «Тартюфа», смысл которого сводится к тому, что завистливые люди умирают, но зависть остается жить. Рега считает ревность матерью зависти и отмечает, как часто одну принимают за другую. Однако он полагает, что зависть охватывает большее поле, чем ревность. Значение и той и другой в социальной жизни очень велико: они представляют собой наиболее активные и мощные мотивы нашего поведения. Если бы было возможно записать ревность и зависть человека таким же способом, как записывают электрические импульсы его мозга, то было бы относительно просто объяснить другие его аффекты и его поведение.

Далее Рега исследует зависть, строя свой анализ общепринятым способом. Сначала он ищет ее источник, показывает, как он связан с ревностью, обсуждает феномен «завистливого возмущения», а также рассматривает зависть и восхищение. Две главы посвящены различным формам сексуальной и несексуальной ревности. Затем идет география зависти: в семье, среди друзей, в провинциальном городе, в определенных кругах в большом городе, например среди адвокатов, врачей и хирургов, чиновников, военных, поэтов и писателей, художников и скульпторов, от них – к роли зависти в художественной критике (которую уже язвительно описал Шопенгауэр), к зависти в академическом мире и между победоносными генералами.

В трех главах речь идет о зависти при демократии, особенно о зависти масс и ее роли в надеждах социалистов. Наконец, он исследует зависть в религиозной жизни и на международном уровне. Заключительная глава посвящена социальной функции зависти.

Как и другие, Рега видит различие между ревностью и завистью в том, что ревность подразумевает реальное отчуждение имущества или другого актива. Он демонстрирует разницу между завистью и восхищением, сравнивая соперников в ходе соревнования и беспристрастных зрителей, наблюдающих за турниром: зрители способны восхищаться соперниками, не испытывая зависти. Так же как и многие другие, Рега считает зависть пороком, негативной и деструктивной чертой. Она порождает только одну добродетель – скромность. Хотя Рега не видит смягчающих обстоятельств ни в зависти, ни в ее субъекте, хотя типичный завистливый человек достигает своей завистью исключительно того, что он никогда не становится тем, кому он завидует, и не получает то, чему он завидует, однако скромность, вызванная его страхом перед завистью, которая так необходима для социальной жизни, имеет важное социальное значение: несмотря на то что такая скромность часто фальшива и неискренна, она все равно делает возможным сосуществование людей в обществе. Она дает людям более низкого социального положения иллюзию того, что они не находятся в этом положении вынужденно. По существу взгляд Рега на зависть напоминает наш собственный. Он демонстрирует ее повсеместность и неизбежность, а также роль, которую она играет в политике XX в., он указывает на те реакции на повсеместность зависти, которые способствуют поддержанию социальной жизни. По всей видимости, Рега не был знаком с замечательным анализом рессентимента у Макса Шелера; он также не упоминает о Ницше. Он ссылается в основном на нескольких французских психологов и историков конца XIX в. Часто цитируется Теодюль Рибо, а также некоторые французские моралисты, в том числе Дидро, Лабрюйер и Ларошфуко, чьи мнения он обсуждает. Шопенгауэр цитируется один раз; имеется несколько ссылок на исследование Анри Бергсона о смехе, на Спинозу и на Аристотеля; также по нескольку раз упоминаются Жан Бурдо, Пьер Жане, Габриель Тард и Эрнест Ренан.

Мне больше всего не хватает у Рега этнографических данных и открытий, сделанных социальной антропологией в связи с феноменом зависти у примитивных народов. Однако именно в этой области с тех пор, как вышла его книга, произошел большой прогресс. Один раз он упоминает о зависти у животных, например у собак; но этология, наука о поведении, в которой в наше время произошли такие большие шаги вперед, не попадает в поле зрения его исследования. Так же мало влияния оказал на его книгу психоанализ.

По удивительному совпадению, всего лишь спустя год после того, как Рега опубликовал свою книгу в Париже, датский социолог Свенд