Ранульф совершенно независимо от него начал издавать свой огромный двухтомный труд о зависти богов и уголовном правосудии в Афинах, носивший гораздо более академический характер, чем эссе Рега.

Рега также высказывает замечания относительно неразличения зависти и ревности, с которым мы уже неоднократно сталкивались в английской и немецкой литературе и повседневной речи.

Эти термины, как подчеркивает Рега, часто считаются взаимозаменимыми; так считают в том числе авторы, отличающиеся точностью формулировок[314]. Он приводит несколько примеров из французской литературы. Правда, Ларошфуко, для которого это было важно, проводит различие очень четко: он рассматривает ревность как установку, которая часто оправдана и разумна, потому что она стережет нечто, что мы имеем, но боимся потерять, в то время как зависть – это безумие, для которого процветание других невыносимо[315].

Зависть-возмущение

Французский моралист Ривароль уже отметил, что способность ума к сравнению – это источник справедливости для разума и источник зависти для сердца. Рега развивает эту идею[316]. Зависть неизменно возникает в результате сравнения двух ситуаций. По определению сама возможность для сравнения обязательно связана с тем, что положение одной из сторон оценивается ниже. Как мы увидим еще много раз, это совершенно не зависит ни от абсолютного уровня сравниваемых людей, ни от абсолютного расстояния между ними. Сравнение потенциально представляет собой зависть, если в него не смогли эффективно вмешаться компенсаторные представления и чувства. Рега рассматривает зависть и возмущение как идентичные психологические процессы, но выделяет два вида зависти: обычную вульгарную зависть – она отвратительна, и, следовательно, ее обычно скрывают – и зависть-возмущение, которую возможно извинить и даже оправдать[317] («публичная зависть» Фрэнсиса Бэкона). Оба вида зависти, по мнению Рега, имеют одно и то же происхождение. Различие между ними зависит от беспристрастности людей и их представлений о том, что является честным и справедливым.

Рега указывает, что его концепт зависти-возмущения напоминает концепт негодования (nemesis), описанного Аристотелем в «Никомаховой этике», – общего возмущения, чувства, среднего между завистью и злобностью. Греческая богиня Немезида отвечала за чувство меры и считалась врагом чрезмерного счастья, тем самым воплощая то, что греки воспринимали как зависть богов. Рега пишет: «Благородное действие, которого требует мораль, состоит в том, что человек должен радоваться счастью других, gaudere felicitate aliena; это и вправду добродетель, которая присуща возвышенным натурам, но зависть жива, она есть повсюду на этой земле, и все, что увеличивает гордость и радость других, заставляет ее страдать»[318].

За деструктивной и бессильной завистью Рега распознает то естественное побуждение или ту энергию, без которых многое из того, что мы называем цивилизацией, никогда бы не родилось. Проблема для человека, охваченного завистью, действительно состоит в том, чтобы узнать, законно ли его возмущение. Мы будем неоднократно встречаться в этой книге с проблемой истинной и ложной легитимации зависти[319].

Зависть – это подавляемое и в основном камуфлируемое состояние психики. Одним из его излюбленных орудий является ирония. Рега вспоминает исследование Бергсона о смехе, первоначальная функция которого состояла в том, чтобы унижать и запугивать. Стратегия зависти всегда включала восхваление скромности и осуждение гордости, которую называют грехом. Можно предположить, что тех, кто испытывает гордость, меньше, чем тех, кто приписывает ее другим и недоволен этим.

Рега полагает, что внутри нуклеарной семьи, т. е. между мужем и женой, между родителями и детьми, зависти быть не должно. Они равны между собой, и благо каждого из них является благом для всей малой группы. Однако, как показывает практика, социальная структура семьи во многих случаях не способна предотвратить мучительного и деструктивного чувства зависти между ее членами. Здесь Рега не имеет в виду ревность, которая особенно часто встречается внутри семьи. Он выдвигает возможную причину для зависти между мужем и женой, которая с тех пор была доказана, например, на опыте Америки. Так как многие профессиональные и карьерные возможности стали доступны и для мужчин, и для женщин, то может случиться так, что один из супругов становится конкурентом другого, больше зарабатывает, получает более высокую оценку коллег или, если у них разные профессии, работает в более комфортабельных условиях[320].

В главе о зависти между друзьями Рега приводит множество примеров, в основном из художественной литературы, чтобы доказать, что даже для близких друзей лучше, чтобы каждый, проявляя предельную скромность, тем самым постоянно извинялся за свое превосходство[321]. Однако Бэкон задолго до него признал эту тактику неэффективной.

Рега сравнивает склонность к зависти жителей маленьких провинциальных городов и жителей Парижа, приходя к выводу, что взаимная зависть, которая так характерна для деревенских общин и провинции, проявляется в метрополии в равной степени, но в отдельных кругах, таких, как профессиональные сообщества, жители одного квартала, жители одного и того же дома и т. п. В столице зависть живет во множестве «анклавов», которые Рега описывает в отдельной главе[322].

Зависть во Франции

В конце книги Рега обращается к зависти при демократии. Он ничего не добавляет к различным открытиям, сделанным отдельными авторами XIX в., такими, как Якоб Буркхардт и Ницше. Некоторые из наблюдений Рега проливают свет на политическую жизнь в Париже и позволяют понять многое из того, что произошло во Франции после 1945 г. Француз – от природы страстный уравнитель и анархист. Рега упоминает об институте остракизма в Афинах и высказывает легкое неодобрение по адресу Монтескье за то, что он считал остракизм очень небольшим злом. Страх перед по-настоящему великими людьми, господствующий среди нижней части французского среднего класса и новых богатых, кажется, породил убеждение, что имеют значение исключительно принципы, а личности никакого значения не имеют. Рега крайне критически относится к избирательным кампаниям XX в., но полагает, что время от времени встречаются кандидаты, которых искренне волнует общественное благо. То, что посты в различных министерствах распределяет среди своих сторонников премьер-министр, было причиной непримиримой зависти, особенно среди жен политиков.

Рега волнует систематическое разжигание зависти и алчности масс, но у него также находятся резкие слова для наивной глупости тех, кто демонстративно транжирит унаследованное богатство, не обращая абсолютно никакого внимания на зависть низших классов. Он распознает в зависти феномен социальной близости: бакалейщик вряд ли будет сравнивать себя с миллионером. Но эпоха Рега, эпоха социалистического эгалитаризма, – это время, когда все более широкие круги питают, по крайней мере, иллюзию того, что любой человек сравним со всеми остальными.

Затем Рега возвращается к уже установленному им различию между простой, вульгарной завистью и завистью-возмущением, или законной завистью. Он допускает возможность, что угнетенные, обездоленные классы, в случае когда имеет место реальная