Что можно сказать о пагубном воздействии экономического «вызова», которым, как часто утверждают политики и эксперты, угрожает нам Китай? Правда ли, что усиление Китая наносит нам реальный вред, поскольку рабочие места и центр мира неотвратимо перемещаются на восток? Ответ на это отрицательный. Идея о предполагаемой опасности подъема благосостояния в Китае не только основана на заведомо предвзятом отношении, она еще и базируется на ложных с точки зрения экономики выводах. Несомненно, с момента открытия границ рост китайской экономики в колоссальной степени стимулировался за счет дешевизны производства. По этой причине на Западе действительно была потеряна определенная доля рабочих мест, они переместились в Китай (хотя более всего пострадали от «китайских цен» как раз другие развивающиеся страны, утратившие собственную нишу дешевого производства). Однако следует учесть, что потери в значительной степени компенсируются для нас выгодами от более дешевого импорта готовой продукции. Произошел стремительный рост экспорта в Китай со стороны таких стран, как Германия, с ее специализацией в области точного машиностроения.

Хотя у нас и принято переоценивать объем китайского рынка, все же нельзя не признать, что в ближайшие годы многие фирмы будут использовать открывающиеся возможности для торговли с Китаем и, следовательно, для создания новых рабочих мест. В наши дни свободная торговля, как и всегда, взаимовыгодна, пусть даже некоторые из нас утеряли веру в эту истину.

Сокращение дистанции, разделяющей Китай с развитыми странами, не несет угрозы снижения нашего жизненного уровня. В любом государстве повышение заработков напрямую связано с длительным ростом производительности труда или, иными словами, с количеством продукции, производимой за час работы. Как уже говорилось ранее, Китай в состоянии и, более того, должен повысить производительность в целях дальнейшего роста доходов населения. Тем не менее, каковы бы ни были действия Китая, ничто не мешает нам двигаться в том же направлении. Конечно, вполне вероятно, что зазор между доходами наших граждан и доходами китайцев будет сокращаться, поскольку нереально рассчитывать на то, что мы можем сравняться с ежегодными 7–10-процентными темпами роста китайской экономики, однако история учит нас, что между относительным экономическим спадом и реальным обнищанием дистанция огромного размера. В 1870‑х американская экономика переросла британскую, тем не менее сегодняшние британцы гораздо богаче, чем их предки во времена королевы Виктории. Почему? Потому что за это время в Великобритании увеличилась экономическая продуктивность, вызвав, таким образом, постепенный рост жизненного уровня населения.

Может ли развитие экономики повлиять на какие-либо еще процессы? Станет ли Китай после обретения статуса крупнейшей мировой экономики самым могущественным государством планеты? Вовсе не обязательно. Большой ВВП — это далеко не единственное условие экономического лидерства. Несмотря на впечатляющий рост китайской экономики, в стране до сих пор не возникло ни одной высокотехнологической компании мирового уровня, способной вступить в соревнование с такими фирмами, как «Эппл», «Роллс— Ройс» или «Сони». Какими бы многообещающими ни были «Леново» или «Хэйер», им еще далеко до такого же уровня. Китайские фирмы богаты, а принадлежащие государству фонды национального благосостояния с удовольствием скупают западные компании, однако находящиеся в государственной собственности отечественные предприятия неэффективно управляются и малопроизводительны. Результаты их работы в области инновационных технологий достаточно плачевны. Несмотря на то что количество зарегистрированных патентов на изобретения в Китае растет, каких-то существенных плодов это пока что не принесло. Многие из этих патентов, как кажется, скорее прикрывают собой попытки получения государственных субсидий, нежели знаменуют реальный прорыв в мире инновационных технологий. Если лишить китайские корпорации их охраняемой государством монополии, большинство из них вынуждено будет уступить иностранным соперникам свое место на отечественном рынке. Как подметил художник-диссидент Ай Вэйвэй, хотя планшетник «Эппл» собирают в Китае, пока еще трудно представить, чтобы подобное устройство было здесь же и разработано.

В любом случае смещение экономического центра тяжести в сторону Китая скорее всего не приведет к тем драматическим последствиям, о которых нас часто предупреждают. Согласно отчету Организации экономического сотрудничества и развития, в 2011 году доля США в мировом производстве составляла 28 процентов, доля Китая — 17 процентов, на долю Еврозоны также приходилось 17 процентов. ОЭСР предполагает, что к 2030 году эти показатели распределятся таким образом: Китай — 28 процентов, США — 18 процентов и Еврозона — 9 процентов. Поразительно, что прогноз на 2060 год почти такой же: Китай — 28 процентов, США — 16 процентов, Еврозона — 9 процентов. Если предсказанные цифры верны, столь популярный образ правящего миром китайского экономического колосса кажется нескоторым преувеличением.

А что же насчет финансового могущества? В последние годы китайские лидеры действительно часто говорят о создании альтернативной американскому доллару резервной мировой валюты, и некоторые крупные западные банки, чуя возможность получения прибылей на этом новом рынке, начали пропагандировать юань в качестве альтернативы. Однако скорее всего это не более чем фантазии. Захотят ли международные инвесторы выражать свои активы в китайской валюте при том, что деятельность финансовых органов в Китае непрозрачна, а рынки ссудного капитала в стране закрыты для внешних инвесторов? Уже сам поставленный вопрос демонстрирует смехотворность этой идеи. Пока китайская финансовая система остается закрытой, большинство инвесторов будет хранить свои сбережения в привычной для них валюте. Как бы то ни было, Китай выдвинул эту идею скорее от отчаяния, нежели по здравому размышлению. Пекину хотелось бы иметь новую резервную валюту, поскольку, как мы видели в последней главе, он перевел колоссальную часть государственных накоплений в долларовые активы, которые теперь, по мере падения юаня по отношению к доллару, медленно тают.

Американский политолог Джозеф Най, известный своим вкладом в изучение международных отношений, ввел в оборот термин «мягкая сила». Этим понятием Най обозначает способность государства утверждаться в мире не за счет экономического или военного могущества (что является классическим примером «жесткой силы»), а через привлекательность своей культуры для других народов. Китай в этом плане пока мало что может предложить, и в Пекине об этом знают. Бывший премьер-реформатор Вэнь Цзябао сказал об этом так: «Китай обладает колоссальным торговым балансом, но при этом его культурный дефицит в международных отношениях огромен».

Китайское руководство открыло в разных странах сотни Институтов Конфуция, назначение которых состоит в пропаганде китайского языка и культуры. Подобные инициативы по-своему полезны, однако неоспоримым остается факт, что официальная культура по силе своего воздействия на умы и души не идет ни в какое сравнение с многообразием культуры негосударственной. Американские города Мотаун и Голливуд распространили американские музыку и кинематограф не только в Вашингтоне, но и во всем мире. В Китае, безусловно, имеется собственная развлекательная отрасль, однако за исключением кинематографической эпопеи о боевых искусствах Чжана Имоу она остается практически неизвестной за рубежом. И положение вещей вряд ли изменится до тех пор, пока государство не перестанет применять по отношению к своим художникам цензурные ограничения.