Рин только мотнул головой. Выспаться толком не удалось: еще поздним вечером друзья выбрались из подвала в одном из домов по Глиняной улице. Но город был наводнен стражей, и Айсил предложила накинуть на троицу что-то вроде непрогляда. К общей досаде уже на Медной улице по их следам увязались пятеро храмовых жрецов, которые рыскали по городу, пресекая неразрешенное колдовство, и уходить от ушлых храмовников пришлось без всякой магии. Айсил, правда, сказала, что при некотором упорстве можно попробовать подобрать магию, которую и храмовникам не учуять, но Рин не услышал обычной уверенности в ее голосе и повел друзей в казарму. Идти было больше некуда. Лекарская Ласаха оставалась на крайний случай, а стучать в двери одного из постоялых дворов значило собрать стражников с нескольких улиц.

Казарма по-прежнему была закрыта, но Орлик сорвал ставни с бывшей комнаты Грейна на первом этаже, а после всю ночь вышептывал ругательства, потому что собрать в одной клетушке несколько тюфяков и одеял оказалось несложно, но это не утешило великана, который ни в одной из комнат не смог вытянуть ноги.

Утром Орлик долго разминал затекшее за ночь тело, но к легкому завтраку отнесся со всей серьезностью, разом лишив всю троицу запасов еды. Затем Айсил потребовала у Рина горячей воды, и тому пришлось вновь обрадовать своим появлением Ласаха. Травник тут же начал суетиться, поглядывая с откровенным интересом на опекуншу. Вывалил все последние городские новости, начиная с бегства из его владений неугомонного и злого на весь мир Арчика и заканчивая неуловимыми разбойниками-скамами, которые устроили погром и убийства сразу в двух местах города. «Сколько же этих разбойников в городе, если в доме Ворта было убито не меньше двадцати, и в логове Орлика сгорело или было изранено с десяток? – подумал Рин. – Может быть, потому они и неуловимы, что не осталось их больше?» Ласах продолжал суетиться, но время уже поджимало, и успевшая привести в порядок платье, расчесать волосы и сделать что-то с лицом Айсил остановила суету травника одним возгласом:

– Пора.

От дома Ласаха до магистрата было рукой подать, но Орлик и за краткое время успел припомнить все столь же ужасные пробуждения в его жизни, когда он оставался без приличного завтрака. Рин лениво отругивался от вельта, Айсил не произнесла ни слова. Впрочем, и Рин заткнулся, когда, обернувшись, разглядел опекуншу в дневном свете.

Она была одета просто: шерстяную черную свитку перехлестывала перевязь из тонкой кожи, над плечами уже привычно торчали рукояти мечей, порты были убраны в ловкие сапожки с короткими голенищами, ворот тарской рубахи скрывал широкий черный шарф, под которым Айсил спрятала и волосы, и шею, и даже плечи. Раздраженный, что Олфейн перестал откликаться на его ворчанье, Орлик тоже обернулся и, точно как Рин, тут же прикусил язык. Лицо Айсил словно светилось – смуглость кожи не скрывала ее нежность, а словно подчеркивала. Черты казались простыми, но совершенными. Губы, затененные глаза, скулы, подбородок, нос – можно было скользить взглядом по изящным линиям, не испытывая пресыщения, бесконечно.

– Никакой магии. – Айсил обожгла улыбкой друзей. – Ну немного любопытных мазей с айского торжища, чуть-чуть краски, самую малость, и все то, что помог спасти от ожогов мой подопечный.

– Эти мази стоят кучу денег, – пробормотал Орлик, которому приходилось иногда баловать своих подруг мелкими подарками.

– Да, – кивнула Айсил и улыбнулась вельту со всей возможной наглостью. – Твоих восьми серебряных, воин, мне не хватило бы и на один глаз!

Орлик закашлялся и вернулся к привычной ругани, а Рин судорожно стиснул кулаки: не так он представлял возвращение дома Олфейнов в магистрат.

– Нет, – продолжал ворчать Орлик уже на лестнице. – Этот магистрат даст форы большинству скамских замков, но я вовсе не чувствую в нем запахов пищи! Где грохот котлов, бульканье похлебок? Где потрескивание углей в огромной печи и шипение жира на широких сковородах? Для чего можно построить такую громадину, как не для радости и пира? Для Совета магистров десятку стариков вполне хватило бы и сожженного негодяями моего убежища! Я не имею тебя в виду, Айсил. Я думаю, что скажу Камрету, если, конечно, он оказался глупее даже нас и, как и мы, все еще бродит улицами несчастной Айсы…

Орлик заткнулся только в последнем коридоре, в котором на укрытых шкурами скамьях сидели не меньше пары десятков охранников или слуг, а у широкого стола с несколькими кувшинами вина и парой объемистых корзин, наполненных свежей выпечкой, вытянулись четверо стражников, сияя начищенными кирасами. Вельт тут же оценил скромность, с которой скучающие ожидальцы прикладывались к серебряным кубкам, и прошептал Олфейну:

– Давай-ка сюда меч и кинжал, достойный из достойнейших, но неудостоенный недостойными, и отправляйся на свой Совет, да постарайся, чтобы он не закончился раньше времени.

Негромкий говор, который Рин слышал у двери в зал Совета, затих, едва он вошел внутрь, и тут же сменился единый вздохом, когда из-за его спины появилась Айсил. Она подошла к креслу Олфейнов так, словно прожила в этой комнате и просидела в этом кресле половину жизни, приложила руку к груди, вызвав еще один вздох, с милой улыбкой передвинула ее на сердце, села на положенное место, окинула взглядом магистров и, кивнув, одним движением извлекла из-за спины оба меча, которые положила на стол так же, как и все прочие, сидящие за столом, остриями направив к себе.

– Прошу прощения. – Она снова улыбнулась. – У меня нет кинжала. Разве только вот…

Мгновение, и на столе рядом с мечами оказался простенький нож с деревянной ручкой, который опекунша тотчас тоже развернула лезвием к себе.

– Так надо? – Она безошибочно посмотрела на Гардика и стянула с головы шарф, отчего ее волосы рассыпались по плечам сверкнувшей медью волной.

Рин встал за ее спиной. Сейчас, в эти мгновения, пока Айсил приковывала к себе всеобщее внимание, он мог рассмотреть всех собравшихся.

В двух шагах от нее, едва не вывернув шею, изогнулся с высунутым языком толстяк Жам, который в магистрате распоряжался просительной и командовал всеми делателями и мытарями, начиная с Кофра и заканчивая последним писцом. Рядом с Жамом хмурился седой, но все еще крепкий магистр Рарик, который с тех пор, как слег Род Олфейн, командовал стражей Айсы. Остроносый юнец, вытянувший шею так, что, казалось, через мгновение она покинет худое туловище, скорее всего, был Ордуг из Среднего города – поздний и единственный ребенок самого старого из магистров, который тихо без мучений умер года два назад. Насколько помнил Рин, мальчишка пока ничем не занимался в Совете, разве только начищал бронзовый герб на спинке родового стула.

Рядом с ним, удивленно приподняв бровь, тщательно гасил на лице улыбку Гардик, правивший и раньше, и теперь судебными делателями Айсы. Зато уж настоятель Темного двора, моложавый черноволосый бородач явно наслаждался красотой Айсил. Он даже откинулся назад и, сложив руки на широкой груди, улыбался во весь рот.

Сидевших дальше Солка и Варта Рин знал плохо. По словам отца, который в подробностях рассказывал еще подростку Рину о том, что происходит в магистрате, Солк никогда не участвовал ни в каких городских делах, довольствуясь званием магистра, и неуклонно богател, скупая штольню за штольней у разорившихся бедняков. Вот и теперь белобрысый крепыш средних лет уставился на Айсил, оттопырив нижнюю губу, но в маленьких бесцветных глазах не вспыхнуло ни одной искры. Ровно так же он смотрел бы на усевшегося на это же место Кофра. Зато рыжий и худой Варт, который большую часть времени, как посланник вольного города, проводил вне стен Айсы, вытаращил глаза, словно обнаружил драгоценный камень на дне только что опустошенной миски похлебки.