— Коракша…

Обреченно пожала плечами. Помолчала, потом, вспомнив что-то, повеселела, хлопнула в ладоши, двумя пальцами показала нечто совсем маленькое:

— Аии.

Болотница не понимала.

— Аии, — коракша развеселилась, оскалила обточенные зубы, постучала по ним ногтем. — Аии…

Видя, что пришлая "кошка" не может догадаться, вскочила, схватила ее за руку, потащила за собой, куда-то за избы.

Они миновали большую "медвежью" избу, проскользнули мимо "волчьей", из приоткрытой двери которой раздавался громкий мужской храп, завернули за "лисью".

После широкого и чистого деревенского двора открывшийся перед Айшей круглый дворик выглядел маленьким и грязным. Откуда-то жутко пахло гнилым мясом, над стоящим посреди дворика железным чаном кружились мухи. Садились на края, ползали по ним, налезая друг на друга и поблескивая на солнце синими крыльями. Чан был пуст, но в засохшей по его краям корке Айша признала кровь. В углу двора, там, где задняя стена "лисьего" дома утопала в старых лопухах, валялись похожие на колья палки с отточенными концами, рваные лохмотья одежды, чей-то сапог с ободранным голенищем…

Болотницу замутило. Она остановилась, вырвала руку. Коракша отпустила ее, разбрасывая босыми ногами попадающиеся по пути еловые ветки, устилавшие часть двора, подбежала к большому, выструганному из дерева кругу. Круг лежал посреди двора, недалеко от чана. Вцепившись в его край обеими руками, коракша оттащила его в сторону и победоносно ткнула пальцем в разверзшуюся под ним яму:

— Аии!

Болотница подошла.

Яма оказалась неглубокой, немного выше человеческого роста. Ее края сочились влагой, стекающие по ним капли собирались на дне в мутную лужу. Посреди этой лужи копошилось что-то живое. Шевелилось, плескало водой, вдавливалось в стену, прикрываясь рваными тряпками, некогда служившими одеждой. Белый овал лица выскользнул из мокрых тряпок, мазнул безумным взглядом по болотнице и коракше, отворил дыру рта:

— Ааа-иии-аа.

Ноги Айши налились тяжестью, в груди что-то сжалось.

— Гюда?!

Она отступила от края ямы, отвернулась, стиснула ладонями виски. Коракша заинтересованно заглянула ей в глаза. Довольно улыбнулась:

— Аии!

Айша не знала, что делать. Стояла у края ямы, смотрела на жалкое, безумное создание, которое недавно было Гюдой, и молчала. Коракша вертелась вокруг нее, подпрыгивала, махала руками — чему-то радовалась. Гроздья меховых клочков прыгали по ее плечам, путались в волосах.

Айша присела у ямы на корточки, позвала:

— Гюда!

Бывшая княжна не услышала. Она больше не скулила. Забившись в угол, сжалась в комок, прикрыла голову руками.

Развеселившаяся коракша пробежала за спиной болотницы, громыхнула чаном. Гюда вздрогнула, запрокинула вверх испуганное лицо. Она осунулась, в волосах появились седые пряди, под глазами залегли глубокие синяки, веки покраснели. Выглянувшая из-под спутанных волос мочка уха была коричневой от запекшейся крови.

Блестящие глаза Гюды обежали край ямы, наткнулись на болотницу. Измазанное грязью лицо сморщилось, губы скривились, задрожали. На миг во взгляде промелькнуло что-то осознанное…

За спиной Айши коракша уселась перед чаном, смахнула с него жирных синих мух, принялась скрести по краю ногтем. Скрежет напугал Гюду. Княжна тонко заскулила, заметалась, расплескивая воду под ногами.

— Шшш! — обернувшись, цыкнула на коракшу болотница.

Испытанный недавно страх исчез. Пастенка оказалась права: жители деревни не были духами. Но людьми они себя не считали. Нелюди… Обычные звери в человеческом обличье. Обычных зверей Айша никогда не боялась. Уж тем более ворон…

— Га? — оставив свое занятие, поинтересовалась коракша. Подхватила в ладонь отодранную с котла кровяную корку, сунула в рот. Зачмокала, заулыбалась.

Айша отвернулась. Склонившись над пропахшей сыростью утробой ямы, протянула пленнице руку:

— Вылезай!

Гюда пискнула, бросилась к противоположной стене. Огромные ввалившиеся глаза княжны уставились на протянутую руку.

Позади болотницы коракша вновь принялась старательно скрести котел. Не обращая на нее внимания, Айша передвинулась ближе к обезумевшей пленнице, не убирая руки, заговорила, стараясь, чтобы голос звучал мягко и ласково:

— Ну, что ты? Иди сюда… Иди… Не надо бояться… Все будет хорошо…

Княжна не шевелилась. Над головой Айши, разогревшись под весенними лучами солнца, жужжали мухи, за спиной скрежетал о железо крепкий ноготь коракши. Рубаха болотницы на груди и под мышками взмокла от пота. Одна особо назойливая муха уселась на щеку Айши, засеменила влажными лапками к переносице. Та смахнула ее, забормотала, вновь обращаясь к пленнице:

— Идем… Идем домой…

Гюда молча теребила в пальцах подол рубашки, вслушивалась. Мокрые кончики волос облепили ее шею, закрывая красный след от удавки. Губы шевельнулись, вспоминая давно забытые слова.

— Домой… — осипший голос змеей прошуршал по влажной стене, утонул в грязной луже под ногами.

— Домой, — согласилась Айша. — Домой…

Гюда шагнула к ней, осторожно, приседая и горбя плечи, потянулась к руке болотницы.

Айша замерла.

Пальцы княжны коснулись ее запястья — мокрые, холодные. Ощупали. Словно боясь ошибиться, пробежали легкими паучками по кисти до самых ногтей, затем скользнули обратно и вдруг мертвой хваткой стиснули запястье.

— Домой! — взвизгнула Гюда и дернула Айшу вниз. Болотница вцепилась свободной рукой в тяжелую крышку ямы, уперлась, чтоб не рухнуть в яму.

Коракша перестала отскребать чан, уставилась на Айшу.

— Ммм-ррр, — промычала болотница. Изловчилась, плюхнулась на живот, второй рукой схватила княжну за нечесаные космы на макушке, потащила к себе.

Обезумевшая пленница не чувствовала боли — ее тело рвалось к свободе, к свету, который разливался там, наверху, откуда к ней протянулась теплая живая рука. Оскальзываясь ногами на влажной стене и помогая себе свободной рукой, Гюда принялась карабкаться наверх. В какой-то миг перед ее взглядом возник край ямы, жухлая трава, еловые ветки на плоской земле. Мелькнула чья-то юбка, ноги…

Глотая воздух широко раскрытым ртом, Гюда рванулась вперед, почуяла под животом сухую землю и, разжав пальцы, быстро поползла прочь от ямы, на дне которой в грязной луже уже много дней лежало мертвое тело Ингии. Ингию не съели, как других спутников Гюды, заброшенных варгами сюда, в усадьбу. Гюда плохо понимала, как все случилось и как надежные монастырские стены сменили холодные откосы ямы. Но она помнила, как по ночам люди в звериных шкурах, завывая, окружали яму и, беспорядочно тыкая в темноту длинными копьями, насаживали на них перепуганных пленников. Цепляли одного, тащили наверх… Потом яму закрывали, и Гюда больше ничего не видела, только слышала шарканье множества ног, хруст разламываемых костей, треск кожи и отчаянные вопли разрываемого заживо человека… А потом люди-звери начинали драться меж собой, рыча, огрызаясь, взвизгивая… Ингии повезло, — однажды, в темноте, копье пронзило ее грудь, и она упала в лужу. Этого никто не заметил — все метались, прячась от копий, топтали упавшую женщину. Ингия утонула… Потом она несколько раз всплывала — распухшая и синяя. Днем Гюда нарочно топила ее останки, — чтоб не забрали нелюди, а ночью вынимала ее из воды, прижималась к стене спиной и прикрывалась распухшим телом Ингии от копий. Когда копье входило в мертвую женщину, ее тело шипело, выпуская из раны воздух…