Когда Лишка вышел из троллейбуса, «группа захвата» окружила его и Беата сказала: «Следуйте за нами!» Он инстинктивно сделал несколько шагов в сторону машины, но затем развернулся. Фотограф ударил его по голове дубинкой. Крикнув «На помощь!», Лишка упал, скорее от испуга, чем от силы удара. Вокруг собрались люди. Подошедший полицейский вынул удостоверение. В этот момент Серж прокричал: «В машину!» Бросив свою добычу, похитители запрыгнули в автомобиль и понеслись прочь. Только вернувшись во Францию, они смогли перевести дух.

Беата потом под вымышленным именем обзвонила немецкие газеты и попросила их выяснить, что случилось с Куртом Лишкой. По ее собственным словам, смысл всей операции заключался в том, чтобы открыть обществу глаза на безнаказанность, которой наслаждаются бывшие нацисты. Ради достижения этой цели Кларсфельды были готовы сами отправиться за решетку.

Как и следовало ожидать, Беату арестовали, когда она снова приехала в Кёльн, чтобы ознакомить суды и прессу с документальными доказательствами преступлений Лишки и Хагена. В заключении она провела всего несколько недель. Как и в предыдущих случаях, власти решили, что, упрятав Кларсфельд в тюрьму надолго, они лишь привлекут к ее протестам лишнее внимание.

Тем временем Серж продумал новый ход. 7 декабря 1973 года, морозным снежным днем, он выследил машину Лишки. Когда тот припарковался недалеко от собора и вышел, Кларсфельд приставил к его лбу пистолет. Бывший эсэсовец не на шутку испугался, поверив, что пришла его смерть. Но оружие было не заряжено. Сержу хватило страха, который он увидел в глазах врага. В письме к местному прокурору Кларсфельд заявил, что мог бы убивать нацистов, однако не имеет такого намерения. Он и его единомышленники требуют одного – чтобы военные преступники предстали перед судом.

Если Беата рискнула жизнью, отважившись дать пощечину Кизингеру, то в этом акте драмы рисковал Серж. Правда, сегодня, почти полвека спустя, он говорит, что опасность была не так уж велика: он знал о пистолете, который носил при себе Лишка, но тот не успел бы его достать. К тому же день стоял холодный, и, чтобы выстрелить, пришлось бы сперва снять перчатки. «Смертельной угрозы я не почувствовал», – вспоминает Серж.

Кларсфельды испытали наибольшее удовлетворение в тот момент, когда стало ясно, что беззаботная жизнь для Лишки и Хагена закончилась. Социал-демократическая газета «Форвертс» написала: «Эти солидные господа, мужчины средних лет, теперь не смогут спокойно спать на территории Федеративной Республики. Они заперлись в своих квартирах… оказавшись в полосе отчуждения».

В те годы Беата неоднократно попадала в полицию, но ее выпускали как относительно безвредную «фанатичку». Но к проблемам с правоохранительными органами прибавились угрозы со стороны врагов. Дважды Кларсфельды чуть не погибли. Как-то раз, в 1972 году, Сержу доставили сверток с надписью «Сахар». Заметив, что из упаковки высыпались подозрительные черные крупинки, Кларсфельд вызвал полицию. Прислали саперную бригаду. Оказалось, внутри был динамит и другие взрывчатые вещества. А в 1979 году бомба с часовым механизмом, сработавшим среди ночи, уничтожила машину Сержа.

Между тем процесс против Лишки, Хагена и Хайнрихзона медленно набирал обороты. Суд состоялся в Кёльне 11 февраля 1980 года. Всех троих обвиняемых признали соучастниками депортации пятидесяти тысяч евреев из Франции в лагеря смерти. Судья подчеркнул, что эсэсовцы прекрасно знали, какая участь ждет депортируемых.[576] Хаген был приговорен к двенадцати годам тюрьмы, Лишка – к десяти, Хайнрихзон – к шести. Но суть заключалась не в продолжительности сроков, а в самом факте привлечения к ответственности бывших нацистов. Этого бы не произошло, если бы не резонанс, вызванный отчаянными действиями Кларсфельдов.

* * *

В 1934 году, когда во многих уголках мира авиация все еще воспринималась как новинка, капитан Военно-воздушных сил Латвии Герберт Цукурс стал национальным героем, совершив полет в Гамбию (Западная Африка) на им же сконструированном маленьком самолете. Впоследствии латышская пресса, окрестившая Цукурса «балтийским Линдбергом»,[577] восторженно сообщала о его воздушных путешествиях в Японию и британскую Палестину. По возвращении из Земли обетованной он выступил с лекцией в переполненном зале рижского еврейского клуба. Историк Йоэль Вейнберг, бывший в ту пору студентом, вспоминал: «Цукурс удивленно, увлеченно и даже с энтузиазмом говорил о сионистских начинаниях в Израиле… Его рассказ воспламенил мое воображение».[578] При этом Цукурс был ярым националистом. В конце тридцатых годов он вступил в фашистскую организацию «Перконкрустс» («Громовой крест»).

В начале Второй мировой войны Советский Союз аннексировал Прибалтику согласно договоренности между Сталиным и Гитлером о «разграничении сфер интересов», закрепленной в пакте Молотова – Риббентропа. Пакт был подписан в августе 1939-го и на непродолжительный срок сделал двух вождей союзниками. В июне 1941-го гитлеровские войска вторглись на территорию Советского Союза и быстро заняли прибалтийские республики. В Латвии майор Виктор Арайс собрал группу добровольцев из членов ультраправых организаций для помощи оккупантам. Вторым по значимости человеком этого отряда был Цукурс, который немедленно начал преследование евреев, сопровождавшееся их избиением и уничтожением.

После войны была организована комиссия по расследованию преступлений, совершенных в Прибалтике. Имя прославленного летчика часто звучало в показаниях выживших жертв холокоста. По словам Рафаэля Шуба, Цукурс приступил к организации массовых убийств уже в начале июля. Он и его люди собрали около трехсот латвийских евреев в главной синагоге и приказали им расстелить на полу свитки Торы из ковчега, а сами принялись готовить здание к сожжению. Нескольких евреев, воспротивившихся такому приказу, Цукурс жестоко избил. Разлив по залу канистру бензина, члены команды встали у входа в синагогу и бросили внутрь ручную гранату. Вспыхнуло пламя. В тех, кто пытался выбежать, люди Цукурса стреляли. «Триста евреев, среди которых было много детей, сгорели»,[579] – заключил Шуб.

Шестнадцатилетний Авраам Шапиро навсегда запомнил, как Цукурс ворвался в квартиру его родителей и заявил, что забирает ее в личное пользование. Всех членов семьи заставили покинуть дом, отца в ближайшее время казнили. Сам Авраам Шапиро оказался в изоляторе латышского полицейского управления, в одной из сотни крошечных камер, до отказа набитых евреями. Несколько раз Шапиро видел, как Цукурс и его люди загоняют узников в грузовики. Авраам должен был класть в кузов лопаты. Через несколько часов машины возвращались пустыми, на лопатах он замечал налипшую землю и пятна крови.