– Не могу поверить, что моей сестры не стало! – Она снова расплакалась. – Вернусь домой, а ее там нет…

Как же мне было знакомо это чувство!

– Ее вообще нигде не будет. Даже на небесах. Бог не прощает самоубийц.

– Я в это не верю, – сказала я.

– Ничего вы не знаете! – Она покачала головой. – Это-то я теперь понимаю. Ничего не знаете, а ведете себя так, как будто вы – бог. – У нее задрожал подбородок. – Пожалуйста, не делайте этого со мной! – взмолилась она. – Не надо операции!

Я не могла вынести страха у нее в глазах.

– Хорошо, – сказала я, удивив ее и сама удивившись. Я должна была найти способ забрать заявку.

Она тут же перестала плакать и уставилась на меня.

– Обещаете? – Видно было, что она совершенно мне не доверяет, но мое обещание было лучшим, на что она могла надеяться, и она отдавала себе в этом отчет.

– Обещаю.

В этот раз я просто не могла ее подвести.

Машин было всего две, не считая пикапа Гардинера, стоявшего на дороге, пересекавшей старое кладбище. Я увидела в отдалении кучку людей, вставших кружком вокруг могилы. Я остановилась за пикапом и, не выпуская из рук руль, стала думать, хватит ли у меня смелости. В прошлый раз в гробу, который опускали в могилу, лежало тело моей сестры. Неужели обе умерли из-за меня? Я никогда не избавлюсь от чувства своей вины!

Я вылезла из машины, расправила черное платье и заковыляла по пожухлой траве. Я уже различала Винону, Айви, Литу, группу цветных мужчин – видимо, Джорданов. Чуть в отдалении стоял высокий белый – наверное, Гардинер. Подойдя ближе, я увидела рядом с ним женщину, его жену. Я подумала, что Мэри Эллу хоронят рядом с ее отцом, так же как Терезу, зарытую рядом с нашим папой.

Священник воздевал к небу руки, в прозрачном октябрьском воздухе разносился его выразительный голос, хотя слов я еще разобрать не могла. Что он может сказать о Мэри Элле? Все были о ней невысокого мнения. Для священника она, наверное, была грешницей. Скорее всего он никогда не видел той чистой любви к Уильяму, которой были полны ее глаза. Ребенок был ее единственной отрадой – ребенок, которого мы у нее отняли. Вынуждены были отнять.

Меня заметили, несколько голов повернулись в мою сторону. Эли зашагал ко мне решительной походкой, не обещавшей ничего хорошего. Приблизившись, он поднял ладонь, как стоп-сигнал. Я замерла на месте.

– Вас здесь не ждут, – сказал он подойдя.

– Я бы хотела выразить соболезнование.

– Вы что, чокнутая?

Меня покоробило такое обращение, но я считала, что заслужила и не такое.

– Мэри Элла была мне небезразлична, – проговорила я.

Он прищурился и покачал головой.

– Странный у вас способ проявлять сочувствие.

Я перевела взгляд на остальных собравшихся. Все снова повернулись к священнику, предоставив разбираться со мной Эли.

– Пусти меня к ним, пожалуйста! – Я кивком указала на Айви и ее бабушку.

– Нет уж. Лучше вам развернуться и убраться подобру-поздорову.

– Я не могу уехать, не поговорив с ними.

– Им нечего вам сказать.

– Знаю, им больно, они обозлены, но…

– Вы ничего о них не знаете, – презрительно проговорил Эли. – Обо мне и моей родне – тоже. Вы знаете только то, что позволяем вам узнать мы сами. – Он посмотрел на мое отглаженное платье, черные туфли-лодочки, кожаную сумку, нейлоновые чулки. – И про бедность вы ничего не знаете. Наверное, вы живете во дворце?

– Нет, – сказала я, хотя по сравнению с их лачугами мой дом действительно можно было назвать дворцом.

– Ну, так я вам скажу, каково это, – продолжил он, раздувая ноздри. – Ты делаешь все, чтобы продержаться. Нарушаешь закон, если надо. Я не говорю, что сам так поступаю, но я точно это сделал бы, если бы не осталось другого способа раздобыть пропитание для братьев и матери.

– Понимаю, – сказала я. Мне нужно было, чтобы он замолчал и отошел от меня. Он стоял слишком близко, и мне это не нравилось. Я видела в его золотистых глазах гнев, готовый выплеснуться.

– Ты делаешь то, чего делать не хочешь, – продолжил он. – Вещи, которые тебе совсем не по душе. – Он оглянулся на скорбящих и понизил голос. – Почему, по-вашему, Гардинер каждую неделю давал Мэри Элле еду? Вы не задавали себе этот вопрос?

– Потому что… потому что он чувствует свою вину за то, что случилось с ее от…

– При чем тут какая-то вина?! Этот человек не знает, что это такое. Сами его спросите. Почему он не отдавал остатки Нонни или Айви?

Я покачала головой.

– Мне казалось…

– Эти остатки не были бесплатными. Что с того, что на них не было ценника? Цена все равно была, и какая! – Он опять оглянулся, и я увидела, что Гардинер смотрит на нас, Лита тоже. – Он погубил эту девушку, а теперь ему хватает наглости явиться сюда и делать вид, что он ее оплакивает!

Я застыла с разинутым ртом.

– Эли, – выдавила я, – ты не должен выдвигать таких обвинений. Ты ведь сам точно не знаешь?

– Мало, что ли, ее собственных слов?

– Она тебе об этом рассказывала? Она сказала тебе, что он… – Договорить я не смогла. Вспомнила, как видела Мэри Эллу, выходившую из дома Гардинеров, когда у меня кончился бензин, вспомнила панику у нее на лице. Он тогда сказал: «Она приходила просить меня сделать что-то, чтобы ей вернули ребенка».

– Я бы его убил, если бы это сошло мне с рук, – сказал Эли.

– Даже не думай об этом! Мэри Элла… У нее ведь было не все в порядке с головой. А у тебя нет настоящих доказательств.

Он презрительно усмехнулся.

– Вы отняли у нее доказательство.

Боже!..

– Малыш Уильям? – прошептала я. Лита, отделившись от группы скорбящих, приближалась к нам. Я шагнула к Эли. – Ты хочешь сказать… Гардинер-старший ее насиловал?

– Бывают вещи хуже изнасилования. – Эли отвернулся от меня и уставился на дорогу и на мою машину. – Если миришься с этим, как она, это убивает изнутри. А она с этим жила. – Он опять перевел взгляд на меня. – Все называли Мэри Эллу шлюхой. Чего только о ней не говорили! А она молчала и знай себе таскала в семью остатки еды. То, что у них была крыша над головой, – тоже ее заслуга.

– Она сама все это тебе рассказала? – спросила я.

– Зачем бы она стала меня обманывать? – Он оглянулся через плечо и перешел на шепот: – А Родни, по-вашему, откуда взялся?

От этих его слов у меня чуть сердце не остановилось.

– Что здесь творится? – спросила добравшаяся до нас Лита. Схватив сына за руку, она переводила взгляд с него на меня.