Стада грудились к озеру. Выходили работники, доили коров и кобылиц. Журчание струек молока напоминало журчание колокольчиков. Кирюхе в эти вечера вспоминалась родная вятская деревня, где тоже вернулось стадо и журчат струи молока по всем дворам.

— Бишбармак! — кричал башкир, выходя из юрты.

— Иду! — откликался Кирюха и, одевшись, шел ужинать.

В юрте он усаживался в общий круг, в средину ставили большое блюдо каши, перемешанной с рубленым мясом; ели ее без ложек, а прямо собственными пальцами. Это и был бишбармак. Жил Кирюха и чувствовал, что к нему возвращаются прежние силы, каждый день текут в него, наливаются силами руки, ноги и грудь.

Нет больше кашля, по ночам не бывает пота, и радуется Кирюха, что останется жив. Осматривает его башкир, тычет пальцем в грудь и говорит:

— Жирна стал, здорова стал. Песок, хороший песок, доктор-песок, когда на нем конь спит.

Кирюха хвалит и кумыс, и горячее солнце, и чистый воздух, который распирает грудь, и воду в озерке, и песок. Он готов хвалить все, даже грязный бишбармак, который едят без ложек, пальцами.

Кирилл Дымников стал совершенно здоров. Он мог делать любую работу, бегать, плавать и не задыхаться, мог громко и долго петь. Иногда башкир давал ему коня и говорил:

— Я еду в степь, едем вместе.

И они целый день скакали по степи под горячим солнцем; отдохнув немного, скакали ночь, и все-таки Кирилл не чувствовал усталости ни в груди, ни в спине. Ему можно бы уезжать из степей, но он пересчитал свои последние рубли и еще остался на недельку, решил как можно больше захватить сил от степных песков, от воздуха и от кумыса.

Вышли у Кирилла деньги.

— Прощай, спасибо за все! Я поеду домой, — сказал он башкиру.

— Домой, зачем домой, когда здесь хорошо?

— Деньги надо зарабатывать.

— Когда будут деньги, приезжай ко мне, буду поить кумыс, кормить бишбармак.

Кирилл засмеялся:

— Знать, деньги ты любишь.

— Деньги и конь. Люблю.

Башкир оседлал коней и проводил Кирилла до станции. Мчались они как вихрь, который в жаркое полуденное время пробегает степью.

Вернулся Кирилл на Урал и первым делом пошел к тому доктору, который послал его на кумыс. Доктор мельком взглянул и спросил:

— Зачем?

— Выстукай меня, здоров ли я?

— Сними рубаху. Кашель есть?

— Ничего нету.

Доктор как-то небрежно приложил трубку к загорелой и высокой груди Кирилла, быстро отдернул и сказал:

— Здоров.

— Я и сам чувствую.

— Зачем же пришел? — Доктор был недоволен. — Больных осмотреть не могу, а тут здоровые.

— Я же при смерти был, ты меня на кумыс послал…

— Как фамилия? — прервал доктор.

— Дымников Кирилл.

— Дымников. Эге-ге… помню. И вернулся таким молодцом?

— Вчерась приехал.

— Сними еще рубашку!

Доктор начал внимательно выстукивать и выслушивать грудь Кирилла, заставлял то глубоко дышать, то задерживать дыхание; выстукивая, улыбался и ворчал:

— Молодец, великолепно, хорошо… Ну, поздравляю, только дам тебе еще один совет: поезжай в деревню, заведи хозяйство и живи, а в шахтах брось работать!

— В деревне-то у меня, доктор, ничего нет, бобыль я.

— Ну, тогда иди в бурлаки, в дроворубы: все лучше, чем в шахтах.

Кирилл Дымников решил исполнить докторский совет. Зимой он рубил лес, а весной уехал с плотами по Белой и Каме. За лето и зиму осталось у него чистыми деньгами восемьдесят рублей. Подумал Кирюха, что делать с деньгами, и надумал завести хозяйство.

Понравилось ему одно местечко около Ирени, где между гор залегла плодородная долинка и в ней три озерка. Похлопотал Кирюха, и отвели ему эту долинку под жительство. Застолбил он место и пошел искать себе невесту в Дуванский завод, в котором случалось ему работать. Не стал он свататься к богатым и красивым, а пошел в дом ко вдове Аксенихе, которая жила в маленькой избенке над самой Иренью и имела дочь.

Аксениха с дочерью кормились тем, что мыли полы и стирали белье у заводского начальства. Девушка была тихая, худенькая, молчаливая, будто чем-то испуганная. Глаза всегда широко открыты, брови приподняты, и во всей походке какая-то настороженность, точно каждую минуту ждала удара.

Кирилл посватался, Аксениха согласилась отдать за него свою дочь, их обвенчали, и в тот же день он увел молчаливую, тихую Ефросинью на свою заимку. Все ее добро было связано в три узла. Два нес Кирилл, а третий — сама Ефросинья. По дороге он говорил, как устроит свою жизнь, а она молчала и глядела на него испуганными, удивленными глазами. Казалось, только сейчас она поняла, что с этим белобрысым парнем ей придется жить всю жизнь, этого испугалась и удивилась.

Первое время Кирилл и Ефросинья жили в шалаше, который связали из сучьев и покрыли кусками березовой коры. В шалаш к ним проникал дождь, залетал ветер, а по ночам вползали сырые, холодные туманы. Потом они вырыли землянку, где было теплей и суше. Кирилл купил лошадь и подле землянки построил для нее загон из жердей.

Каждый день выезжали они на заимку, скрипучей расшатанной сохой поднимали тяжелую, опутанную травой и кореньями целину. Лошадь тащила соху, Кирилл держал ее, а Ефросинья притаптывала корявые пласты. Затем рубили лес, пилили на дрова и всю зиму возили их на станцию. Ефросинья по-прежнему была испуганной и молчаливой. Кирилл допытывался, отчего она такая. Жена отвечала, что не знает, уродилась