– Боже! – сказала леди Рэдклифф, ни к кому не обращаясь. – Боже, что за ночь!

– Я должен попросить у вас прощения, – внезапно произнес Рэдклифф. – Вы были правы в своем беспокойстве. Мне следовало прислушаться.

– Никто из нас не мог знать, что дело зашло так далеко, – откликнулась графиня, поведя рукой в знак прощения. – И я понимаю, почему вы отказывались повлиять на Арчи. У нашей семьи есть опыт… не вполне удачного вмешательства.

Рэдклифф отрывисто кивнул, подняв глаза к расписному потолку. Леди Рэдклифф, еще не пришедшая в себя, пригладила волосы.

– Подумать только, – сказала она с нервным смешком, – подумать только, а ведь я размышляла, не позволить ли Амелии пойти на ее первый бал. Да я лучше запру ее в доме на долгие годы.

– Думаю, это неплохая идея, – после короткой паузы откликнулся Рэдклифф, по-прежнему не глядя на мать. – Позволить Амелии выйти в свет в этом сезоне. Решать, разумеется, вам, но таково мое мнение.

Леди Рэдклифф ответила ему дрожащей улыбкой.

– Спасибо, Джеймс, – сказала она просто.

Пожелав матери доброй ночи, он вышел в прихожую, но, вместо того чтобы отправиться домой, поднялся по ступенькам. Сам не понимая, как здесь оказался, вошел в третью дверь на втором этаже – за ней располагался кабинет отца. После смерти предыдущего лорда кабинетом никто не пользовался, но его содержали в порядке, кто-то заходил сюда, чтобы стереть пыль. Рэдклифф провел пальцами по крышке величественного стола, вспоминая тысячи споров с отцом, бушевавших в этой комнате. Брошенные друг другу гневные слова, как пощечины, состязание, кто ударит побольнее, в котором проигрывали они оба. Он сел за стол и обвел взглядом комнату.

– Милорд?

В дверях стоял Пэттсон, смотревший на хозяина со слабой улыбкой.

Рэдклифф раскинул руки:

– Как я выгляжу, Пэттсон?

– Прекрасно, милорд.

– Что ж, полагаю, поскольку я нахожусь по эту сторону стола, а вы по ту, – сказал Рэдклифф, – я должен известить вас, что вы меня крайне разочаровываете.

Губы Пэттсона тронула едва заметная улыбка.

– Такова традиция, – согласился он.

– Худшие часы в моей жизни, – припомнил Рэдклифф. – Но знаете, в чем чертовщина? Как только старик скончался, я понял, что отдал бы все блага мира, лишь бы снова услышать одну из его проклятых нотаций. Он очень тщательно их продумывал. Говорите о нем что угодно, но нагоняи он устраивал весьма впечатляющие. Хотел бы я послушать тот, что он написал к моему возвращению из Ватерлоо. Уверен, это была бы мощная речь.

– Да простит милорд мою дерзость, – начал Пэттсон, сосредоточенно глядя на хозяина, – я знаю вас всю вашу жизнь. И я знал вашего отца большую часть его жизни. Льщу себя мыслью, что неплохо понимаю и его натуру, и вашу. И прошу вас поверить мне, когда я скажу: он вами гордился. Он знал, что вы станете великим человеком. Но вы не можете вечно оставаться в его тени, теперь вы – лорд Рэдклифф. Много или мало это значит – решать вам.

Рэдклифф устремил на дворецкого сияющий взгляд. Прочистил горло.

– Спасибо, Пэттсон.

– Не стоит благодарности, милорд.

Китти не задержалась в гостиной надолго, понимая, что должна подняться в спальню и поговорить с сестрой. Когда она вошла, Сесили не обернулась, так и осталась сидеть на кровати, уткнувшись взглядом в стену и уронив на колени стиснутые ладони. Обвинения и упреки вертелись у Китти на языке, но теперь она понимала, что должна исправиться.

– Прости меня, – сказала она наконец. – Мне очень жаль, Сесили.

– Правда? – удивленно спросила сестра, оборачиваясь.

– Ты была права во всем. Следовало больше к тебе прислушиваться, я этого не делала, и мне очень жаль. Я настолько погрузилась в заботы об обеспеченном будущем нашей семьи, что не дала себе времени задуматься о ее счастье. Я и правда желаю тебе счастья, Сесили, но путь, который выбрала ты, не годится.

– А тебе когда-нибудь приходило в голову, что я хочу помочь? – со слезами промолвила Сесили. – Я думала, весь смысл в том, чтобы выйти за богатого. Руперт богат.

– Но не таким образом. Из скандала душевный покой не вырастет, мама и папа нас этому научили. – Она помолчала. – Ты по-настоящему его любишь?

– Думаю, да, – застенчиво ответила Сесили. – Я часто о нем думаю, мне хочется разговаривать с ним постоянно. Мы… мы столько всего с ним обсуждаем. Знаешь, книги, искусство, идеи. Немногие люди желают беседовать со мной на эти темы.

У Китти заболело сердце.

– Да, пожалуй, мы не желаем. За это я тоже прошу у тебя прощения. Думаю… думаю, я не хочу беседовать на эти темы потому, что чувствую себя дурочкой, когда ты заводишь такие разговоры.

– Ты? – недоверчиво спросила Сесили.

– Ну да. Честно говоря, я всегда очень завидовала, что тебя отправили в пансион.

– Китти, не может быть!

– Но это правда. Ты вернулась и привезла с собой все эти грандиозные идеи, любовь к книгам, в тебе появилось что-то такое… возвышенное. А мне пришлось остаться, искать мужа и присматривать за всеми. По сравнению с тобой я казалась себе ужасно бестолковой.

– Я никогда не считала тебя бестолковой, – торопливо утешила ее Сесили. – Ты всегда так уверена во всем, всегда знаешь, что сделать или сказать. А я вечно говорю что-то не то и втягиваю нас в неприятности.

– А как же первая наша встреча с де Лейси? Как же «Олмакс»? Ты это сделала, Сесили, не я. Самостоятельно, без твоего участия я бы такого не добилась.

Сесили зарделась от удовольствия. Признание Китти дало ей смелости задать вопрос, терзавший ее весь вечер.

– Ты хочешь, чтобы теперь мы с Рупертом перестали видеться? – прошептала она.

Китти медленно выдохнула.

– Нет, – ответила она неохотно. – Но тут есть свои затруднения. Если он проронит хоть слово о вашем побеге хоть кому-нибудь…

– Он этого не сделает! – горячо запротестовала Сесили.

– Как бы то ни было, ты должна понимать сложности, которые влечет за собой эта привязанность. Если ты метишь так высоко, очень важно продумывать все шаги наперед. Действовать с умом.

Сесили с готовностью кивнула.

– Тогда я приложу все силы, чтобы тебе помочь, – решилась Китти. – К счастью, если мистер Пембертон сделает предложение – а после сегодняшнего он может и не захотеть, – мы займем более высокое положение в обществе. И тогда ваш роман перестанет казаться настолько немыслимым.

– А ты этого хочешь? – робко спросила Сесили.

– Хочу чего?

– Чтобы мистер Пембертон сделал предложение.

– Да, конечно! – бодро ответила Китти.