Наконец речи заканчиваются. Деревня за деревней, собравшиеся идут мимо памятников тем, чьи тела не нашли или не опознали. Ён Сук на секунду останавливается. Она вспоминает, как в Пукчхоне раскопали братское захоронение и ей сообщили, что ее мужа, невестку и сына опознали. Они с выжившими детьми смогли наконец похоронить родных в подходящем месте, выбранном геомантом. Чжун Бу, Ю Ри и Сун Су теперь навсегда упокоились рядом, и Ён Сук каждый день ходит на их могилу. Другим повезло куда меньше.

Она встряхивается, осматривается, поспешно нагоняет соседей из Хадо, и они все вместе входят в мемориальный зал. Здесь на длинной изогнутой мраморной стене выгравированы имена как минимум тридцати тысяч погибших. На карнизе, который служит своего рода алтарем и тянется вдоль всего зала, выстроили подношения: цветы, свечи, бутылочки с алкоголем. Ён Сук замечает, что к ней направляются родные, и отходит от подруг-хэнё. Ей хватило бы цветов и подарков на всю семью, но приятно, что дети тоже что-то принесли.

У дочери в руках букет цветов, Кён Су — он раздобрел и поскучнел, не может не признать Ён Сук, — прихватил бутылку рисового вина для отца, пакетик сушеных кальмаров для Ю Ри и миску вареного белого риса для старшего брата. Все это муж, невестка и сын Ён Сук любили шестьдесят лет назад — а вдруг в загробном мире у них изменились вкусы?

У Мин Ли глаза опухли от слез. Ён Сук берет дочь за руку.

— Все будет хорошо, — говорит она. — Мы же вместе.

В зале полно народу, все куда-то проталкиваются, каждому не терпится найти имена потерянных близких. Люди кричат друг на друга, требуя подвинуться или отойти с дороги. Мин Ли, не колеблясь, расталкивает локтями тех, кто стоит у них на пути. Они с матерью пробираются к стене, остальные родственники следуют за ними. Если бы не столь важный повод, Ён Сук уже давно сбежала бы подальше от давки, недостатка воздуха, подступающей клаустрофобии. Мин Ли пробирается вдоль стены, ища название «Пукчхон». В некоторых деревнях всего несколько жертв; в других — целые столбцы имен. Рядом люди вскрикивают, отыскав нужное имя; некоторые жалобно причитают.

— Вот Пукчхон! — восклицает Мин Ли. — Так, найдем сначала отца.

Дочери сейчас шестьдесят три. В день, когда умерли ее отец, брат и тетка, ей не исполнилось и четырех. Она старшая из детей и очень сильная, но сейчас так побледнела, что Ён Сук опасается, как бы дочь не упала в обморок.

— Мама, смотри! — Мин Ли прижимает палец к надписи на мраморе. Родные расступаются, чтобы пропустить Ён Сук. Она протягивает руку к месту, куда указывает дочь. Пальцы скользят по выгравированным буквам: «Ян Чжун Бу».

— А вот тетя Ю Ри и старший брат. — Мин Ли уже рыдает, и ее дети выглядят встревоженными.

Ён Сук ощущает странное спокойствие. Она залезает в сумку и достает лист бумаги и кусок угля. Она много десятков лет не делала оттисков, но еще не забыла, как надо действовать. Положив листок на имена потерянных близких, она водит поверх углем. Ён Сук уже собирается спрятать листок за пазуху, поближе к сердцу, но тут ее пробирает холодок: кажется, люди на нее смотрят. Чужие люди. Внезапно напрягшись, она оглядывается по сторонам. Дети и внуки заняты раскладыванием подношений. Но когда они все вместе кланяются, Ён Сук замечает ту иностранную семью…

Она одними глазами говорит: «Оставьте меня в покое», после чего, не сказав ни слова Мин Ли и остальным, ныряет обратно в толпу, погружается в море людей, пробирается через него к выходу, а потом с трудом бредет прочь. Дорожка выводит ее к платформе, установленной над подобием бультока, окруженном невысокой стеной из камней. Глядя вниз с платформы, Ён Сук видит бронзовую статую женщины, склонившейся над ребенком в попытке его защитить. На ноги женщины наброшена белая ткань, которая тянется к краю сооружения. Ён Сук узнает этот образ: она не раз за минувшие годы посещала обряды поминовения пропавших или погибших хэнё. Самым важным для нее был тот, который проводили для ее матери, и Ён Сук отлично помнит, как шаманка Ким бросила длинный кусок ткани в воду, чтобы вытянуть душу матери обратно на берег. Ён Сук полностью погружена в боль всех пережитых смертей и трагедий, поэтому вздрагивает от неожиданности, когда слышит голос, говорящий на диалекте Чеджудо с ярким калифорнийским акцентом, полным роскоши безграничной свободы.

— Мама попросила меня вас найти. Она беспокоится, все ли с вами в порядке.

Это та девочка, Клара. Сейчас она для разнообразия уместно одета, в платье, но к ушам все равно тянутся проводки, которые снабжают ее музыкой.

Февраль 1961 года

На Чеджудо всегда преобладали женщины, но теперь, когда стольких мужчин и мальчиков убили, столько цепочек поминовения уничтожили, равновесие нарушилось еще больше. Последние одиннадцать лет мы, женщины, взвалили на себя еще больше дел, чем прежде. Те из нас, кто жил своим домом, обнаружили, что можно вполне прилично заработать без мужей, которые пропьют или проиграют все наши деньги. Мы давали средства на восстановление школ и других общественных зданий в деревне. Мы скидывались на починку старых дорог и строительство новых. Все это стало возможным только потому, что мы снова могли нырять. А чтобы нырять, нужна безопасность, поэтому во второй день второго лунного месяца мы очистили свое сознание от всего лишнего и пригласили шаманку Ким, чтобы провести ежегодную церемонию приветствия богини.

Встретились мы на берегу, у всех на виду. Мне было не по себе — слишком опасно. Еще японские колонисты пытались запретить шаманизм, однако новый руководитель нашей страны решил покончить с ним раз и навсегда. Президент Пак Чон Хи заполучил власть в результате военного переворота и к своей новой работе подходил таким же образом. Опять начались похищения, пытки, исчезновения и смерти. Власти уничтожили все святилища. Шаманку Ким заставили сломать барабаны и сжечь ритуальные кисточки. Литавры и бубен, которые было труднее уничтожить, попросту конфисковали. И все это происходило именно в тот момент, когда нам так нужно и важно было очиститься от чувства вины за то, что мы выжили. Кое-кто обратился за помощью к католическим миссионерам, другие искали утешения в буддизме и конфуцианстве. Но, хотя древние верования и запретили, Ким, как и многие другие шаманы на Чеджудо, нас не бросила.

Обычно мы принимали меры предосторожности и старались скрываться, но на этот раз церемония была слишком большая: собрался не только наш кооператив, но и кооперативы всех районов Хадо. В отличие от ритуала Чамсу в честь короля-дракона и королевы моря, который проводился только для хэнё, в этой церемонии участвовали рыбаки. На женщинах были стеганые куртки, шарфы и перчатки. Небольшая группа мужчин топала ногами, чтобы согреться.

— Призываю всех богов и богинь Чеджудо! — провозгласила шаманка Ким. — Мы приветствуем Ёндын, богиню ветра; приветствуем предков и духов, которые приходят вместе с ней. Полюбуйтесь красотой цветов персика и камелии. Насладитесь красотой нашего острова. Посейте на нашей земле пять злаков. Зароните в море семена, из которых вырастет подводный урожай.