Как же она не хотела, как ненавидела этого ребенка! Всю беременность желала ему смерти, а стоило только взять на руки, стоило только взглянуть в зеленые, что молодая трава, глазки, так и прошла вся ненависть. Разве ж можно желать зла такому чуду?!

Злата баюкала новорожденную дочку и думала, как станет растить ее, как будет заплетать рыжие кудри и рассказывать сказки. Дети любят сказки. Она вот любила.

Дмитрий сидел рядом, на нее и на девочку смотрел очень внимательно, думал о чем-то своем, молчал. Это хорошо, что молчал, потому что Злата не знала, что ему сказать, как благодарить за спасение дочери. А о другом говорить у нее не осталось ни сил, ни смелости. Ясно ведь, что в жизни ее теперь все будет иначе. Дмитрия она потеряла, зато доченьку нашла. Радоваться бы, да только скребется что-то в душе, не дает дышать полной грудью. И ненависть к Врану никуда не делась, такая сильная, такая черная, что аж страшно. Клокочет внутри темная сила, вот-вот выплеснется через край…

– Злата, я все знаю. – Прислушиваясь к себе, она не сразу услышала голос Дмитрия, а когда услышала, вздрогнула, словно ее ударили. – Мне Степан рассказал.

Она не стала спрашивать, что рассказал, отвернулась. Теперь уже точно все, теперь, когда он знает про нее всю правду, уйдет и не оглянется. Долг свой врачебный исполнил, а остальное… вся эта грязь и чернота его не касается. Не должна касаться.

– Злата… – сидел, не спешил уходить. – Я знаю, что не время, что тебе больно и страшно…

Не больно и не страшно. Просто грустно немного.

– Но я должен сказать. Я в себе это полгода ношу, рвет оно меня на части, и если не скажу, жизни мне не будет.

А вот теперь и больно, и страшно. Пусть бы лучше молча ушел, ничего не объясняя. Она бы смирилась, ей не привыкать.

Но Дмитрий заговорил. Говорил решительно, быстро, чтобы Злата не могла его остановить. Такие слова говорил, от которых таяли и боль, и страх, а в измученном сердце расцветала надежда. Кто бы Злате сказал, что в жизни ее непутевой может случиться и вот такое чудо? А даже если бы и сказал, разве ж бы она поверила? Она слушала Дмитрия, в глаза его смотрела и верила каждому слову. Может, сила ее ведьмовская теперь позволяла отличить правду ото лжи или, и того хуже, от жалости. А может, с рождением дочери проснулась в ней наконец настоящая, уверенная в себе женщина. И эта женщина твердо знала, что достойна любви.

Сколько они разговаривали, Злата не помнила. Время для них словно бы остановилось. Но с первыми лучами солнца закончилась их дивная сказка.

– Собирайтесь, – велела ведьма и через Златино плечо посмотрела на спящую девочку. – Дмитрий, в поместье их отвезешь. Да не смотри на меня так, в поместье им сейчас безопасно. Да и мне сподручнее, когда они все в одном месте под твоим и Артемия присмотром.

– А Степан где? – спросила Злата испуганно. Подумалось вдруг, что пограничника она не видела с той самой минуты, как свалилась полумертвой к его ногам. Жив ли?

– Жив, – успокоила ведьма. – Заходил на рассвете попрощаться. На болото ушел, искать заговоренный замок.

– Не найдет. – Злата покачала головой.

– Найдет. Теперь у него вещица есть, с ней непременно найдет.

– И что будет, когда он с замком вернется?

– А то и будет, девочка, о чем мечталось. Ты, главное, к тому времени силы подкопи, понадобятся нам все наши силы. Выйди-ка, парень, подыши воздухом. – Она тронула Дмитрия за плечо: – Разговор у нас есть не для мужских ушей.

Дмитрий вышел послушно, без лишних слов, а ведьма уселась на его место, посмотрела Злате в глаза, сказала едва слышным шепотом:

– Я, Злата, верить хочу, что у пограничника все получится, но мы с тобой должны быть готовы ко всему, девочек наших необходимо защитить любой ценой.

Ох, не слышать бы ей того, что рассказала старая ведьма, или сразу же позабыть. Но нельзя, теперь уж точно нельзя!

– Все будет хорошо, бабушка, – сказала Злата и поцеловала ведьму в морщинистую щеку. – Мы справимся!

– Справимся, – эхом отозвалась ведьма и крепко-крепко обняла Злату на прощание. – Наберись терпения, – сказала ласково. – И сил, – добавила шепотом.

Оказалось, что сил у Златы куда как больше, чем терпения. Потому что в череде похожих друг на друга дней она едва не сходила с ума от бездействия. От последнего шага, от попытки все решить в одиночку ее удерживала дочка. Ради нее Злата была готова смириться и с этой, точно гнилой зуб торчащей над поместьем башней, и с нежитью, что в ней пряталась. Не одна она теперь, нельзя ей рисковать. А так бы войти в распахнутые двери, голыми руками порвать не видимые обычным людям сети, и этими самыми руками содрать с затаившегося в темноте чудовища маску вместе с ошметками так и не прижившейся плоти. У нее бы вышло. Наверное… Вот это не слишком уверенное «наверное» и держало Злату на краю, не давало переступить черту.