Жаль, что Джош так не уверен в себе. Жаль, что считает себя имитатором-неудачником, которого без упоминания судьи никто не примет всерьез.

Как помочь ему повысить самооценку? Его «Королевы» великолепны; ему надо и дальше работать в таком стиле. Как бы ему это сказать?

И тут, как гром среди ясного неба, звучит признание: оказывается, Шанталь просила его выполнить цикл эротических рисунков в духе «той самой» работы Гитлера.

– Она показала мне копию с его рисунка. Сказала, что оригиналом владеет кто-то из ее друзей. Уверяла, что работа в самом деле написана Гитлером и что эксперты не желают этого признавать именно из-за эротического контекста. Хотела, чтобы я сделал еще несколько в том же стиле. Я был поражен, насколько этот рисунок похож на фотографию с колесницей, для которой мы позировали.

– Так ты их сделал, рисунки?

Он качает головой.

– Не смог. Сказал, что в исходном образце нет ничего, что можно было бы копировать, никакого особенного стиля. Шанталь была разочарована. Даже пробормотала что-то вроде: я думала, что повезло познакомиться с настоящим имитатором, а он не справился. Это было как раз перед моей поездкой в Лос-Анджелес к детям. Было неприятно, я никак не ожидал, что она так отреагирует. Поэтому перед отъездом сунул ей под дверь записку, обещал еще раз попробовать, когда вернусь. А когда вернулся… ее уже не было. – На его глаза наворачиваются слезы. – Если бы я тогда нарисовал, возможно, она была бы сейчас жива.

Поднявшись к себе, я немедленно звоню Скарпачи. Его не столько трогает испытываемое Джошем чувство вины, сколько раздражает способ, каким эта информация получена. Он бурчит:

– Похоже, Шанталь решила, что от него нет проку.

– Судя по тому, что я о ней знаю, она вовсе не была потребительницей, – возражаю я. – И они дружили. Возможно, у нее был потенциальный покупатель, и она пыталась убедить его приобрести у Евы рисунок?

– Как-то сомнительно, – замечает Скарпачи. – Можешь спросить у Евы?

Рано утром я связываюсь с Евой – первый контакт после встречи в Нью-Йорке.

Рассказываю ей о странной просьбе Шанталь.

– Да, – говорит Ева, – я в курсе. Шанталь, да благослови ее Господь, придерживалась безумной мысли, что рисунок Гитлера вызовет большее доверие, если будет частью «цикла». Я просила ее учитывать, что рисунок из отцовского наследства вполне может быть подделкой, что многое в мемуарах вызывает серьезные сомнения. Но даже если бы выяснилось, что рисунок настоящий (а теперь я в этом уверена, спасибо мистеру Сомсу), смешивать его с подделками – дурная идея. Она со мной согласилась, признала, что мысль была опрометчивой, и обещала все прекратить.

Ева щурится.

– Возможно, Шанталь все-таки решила предпринять попытку. Имея такого друга… Во время моего прошлого приезда мы с Джошем познакомились. Приятный парень. Мне очень понравилась его «Королева мечей». Жаль, что он себя винит, однако он правильно сделал, когда отказался. Как Шанталь и говорила, идея была сомнительной.

Услышав это, я решаю не сообщать ей, что как раз Джош – основной подозреваемый у Скарпачи. Спрашиваю, возможно ли, что Шанталь искала покупателя?

Резкий отрицающий жест.

– Вряд ли. Если бы у нее кто-то был на примете, она обязательно бы мне сказала.

Сейчас я бегаю каждый день: это единственная физическая нагрузка, которая у меня осталась после ссоры с Куртом. И хотя я отложила занятия боевыми искусствами до лучших времен, все равно скучаю по тренировкам, по бою с тенью, по скакалке, разминке, по работе с грушей.

Пока не найду себе новый зал, буду заниматься дома. Иду в спортивный магазин, покупаю тяжелую грушу, а потом зову Джоша ее установить.

Он вешает ее у меня в спальне, подсмеивается над моим желанием вымещать агрессию на безвинном мешке и отказывается уходить, пока я не продемонстрирую боксерские навыки.

– Обожаю смотреть на воительниц, – говорит он. Внезапно его глаза затягиваются пеленой грусти. – Прости, Тесс. Я пойду.

– Эй, ты что?

– Вспомнил о Шанталь. Мы тоже так перешучивались.

Утром очередной раз рассматриваю три снимка и понимаю, о чем говорила доктор Мод: каждая фотография рассказывает свою историю.

Каждая содержит тайну, отпечаток которой сознательно или бессознательно заложил автор.

Секрет Фридриха Ницше многослоен.

История, поведанная Гитлером, прозрачна.

Фотография Шанталь содержит загадку в загадке. Мне нравится, как сказал об этом художник Рене Магритт: «За любым образом всегда что-то кроется. Мы всегда хотим видеть то, что скрыто за тем, что мы видим».

Доктор Мод хочет, чтобы я освободилась от гнева по отношению к отцу.

– Он умер прежде, чем вы успели примириться. Ушел, оставив вам только один завет. Завет жить честно – странный призыв для такой фигуры, но, думаю, ваш отец был искренен. Он был человеком психопатического типа, из тех, кто справляется с жизненными трудностями, громоздя ложь на ложь. Впрочем, даже у психопатов наступает озарение. Он посмотрел на вас, испытал момент ясности – и поделился с вами. Это его наследство, помните о нем. Ведь ложь и обман не оставляют после себя ничего, кроме горечи.

* * *

Я пишу эпизод с Лу и молодым Гитлером. Разговор, после которого он подарит ей рисунок. Пусть они сидят в кофейне вроде той, которые описывались в книге, где Шанталь хранила письма Евы.

Звонит телефон. Это Скарпачи.

– Пойдем ужинать?

– Я работаю, но давай. Что у тебя?

– Надо сделать перерыв, уже ничего не соображаю. Тогда в шесть около «Трибуны». – Он спрашивает с некоторой заминкой. – Кстати, сколько ты платишь за квартиру?

– Кстати? Тысячу семьсот пятьдесят, включая коммунальные услуги.

– Здорово! При такой-то площади! Рыночная цена для лофта на верхнем этаже здания, имеющего историческую ценность, да еще в центре города – тысячи четыре, не меньше. Я не пойму, почему так мало? И почему Шанталь уехала в такой спешке? Боялась человека, который знал, где она живет? Так кто ей мешал установить самую лучшую систему безопасности? Если только речь не об обитателе того же здания. Что опять приводит нас к Джошу. Нет, отчего все-таки так дешево? Что есть такого в этом доме, о чем я не знаю?

– Поговори с Кларенсом. Здание принадлежит его тете.

– Поговорю. А другие жильцы не в курсе?

Рассказываю ему то немногое, что знаю. Близко из всех жильцов я знакома только с Джошем. Других я, конечно, тоже видела: мы раскланиваемся в вестибюле, с некоторыми обмениваемся ничего не значащими фразами. Я сообщаю Скарпачи, что офисы на нижних этажах заняты в основном хмурыми китайцами; похоже, у некоторых не все в порядке с законом. Есть бухгалтеры и юристы, вьетнамка, импортирующая керамических слоников, несколько художников и мастеров, которые, как заявляет Кларенс, «повышают класс заведения». Таких он любит.