Деникин вспоминал, как он переживал, когда узнал: против его «добровольцев» красные части ведет его же бывший товарищ и однокашник еще по военному училищу Павел Сытин, перешедший в РККА царский генерал. И в тех же мемуарах Деникина «Очерки русской смуты» есть характерный эпизод. Еще в начале первого и самого почитаемого белыми Ледового похода весной 1918 года на Кубани в селе Лежанки «добровольцы», к своему ужасу, видят первых пленных – бывших царских офицеров из красных частей. И к ним бросаются с угрозами и руганью, но конвой Корнилова ограждает пленных, и главком приказывает судить их военно-полевым судом. На суде бывшие офицеры повторяют затем много раз белыми услышанное: «Заставили служить насильно, взяли семью, я не стрелял, хотел к вам и не успел и так далее», после чего все они помилованы и взяты в ряды Добровольческой армии, но большинство белых «первопоходников» их все равно сторонятся и презирают. В целом это обычная среди белых картина отношения к пленным и в дальнейшем, за исключением комиссаров и чекистов. Расстрелы и бывших офицеров из рядов Красной армии встречались, одно время у деникинцев был даже негласный закон: расстреливать экс-офицеров, вступивших в РКП(б), предлагая переход в свои ряды остальным. Но вряд ли два повешенных и два умерших в плену от болезни или от ран бывших генерала из ярых приверженцев Советов смогут на каких-то весах уравновесить весь террор ЧК на фронте или в тылу, как бы ни пытались это представить просоветские историки.

Подводя черту под спором о сопоставимости беззакония действий ЧК и противостоящих им контрразведывательных служб Белого движения, можно ограничиться мнением исследователя истории органов ВЧК Юрия Фельштинского, очень четко проведшего здесь границу. В разгар перестроечных дискуссий, когда эту сторону Гражданской войны стало возможно открыто обсуждать, в номере 10 за 1990 год журнала «Родина» Фельштинский призвал раз и навсегда отмести любые ссылки адвокатов ЧК на жестокость противоположной стороны, поскольку, по его мнению, «белой армии была присуща жестокость, свойственная войне вообще. Но белые не создавали на своих территориях ничего подобного ЧК, а их вожди не призывали к террору и взятию заложников». Между этими почти тождественными объяснениями различий между белыми и красными специальными службами адмирала Колчака на допросе в 1920 году и публициста Фельштинского на страницах прессы в 1990 году уместился такой тяжелый для России и более чем полувековой советский период. Но обе эти точки зрения совершенно четко проводят здесь границу, действительно лишая апологетов ЧК в оправдание «красного террора» сослаться на действия противостоящей стороны.

Период 1921–1922 годов, совпавший с последней фазой Гражданской войны в России, отмечен постепенным смягчением режима красного террора (официальный «красный террор» указом от 5 сентября 1918 года формально уже был отменен), а также периодом перестройки органов ЧК. Уже в 1919 году власть вынуждена чуть завернуть кран у этого кровавого фонтана, начавший давать перехлест своей струей крови даже для нее.

Закрыт откровенно живодерский журнал ВЧК «Красный террор» со списками обреченных на расстрел заложников и дискуссиями о методах пыток. Самые отпетые теоретики и практики террора типа Лациса одернуты самой властью в лице лично Ленина. Расстрелы и пытки теперь от общества приказано прятать под сукно и за стены камер ЧК, а не выпячивать с бравадой.

Первых самых непонятливых или свихнувшихся на почве кровопускания чекистов и совсем уж неуправляемых братишек-матросов попросят из рядов ВЧК уже в 1919–1920 годах. Через год отберут и право бессудных расстрелов, несмотря на сопротивление большой массы сотрудников ЧК во главе лично с Дзержинским.

Таким образом прививка кровавым террором молодой спецслужбе новой страны уже сделана. На этой закваске подойдут позднее другие всплески террора спецслужб СССР, включая события 1936–1939 годов.

Поначалу власть просто пыталась ВЧК реформировать с учетом новых условий в стране. В 1921 году сначала прошла кампания по наведению некоторого порядка в рядах провинциальных ЧК, затирая особенно вопиющие случаи кровавого пира кампании «красного террора». Появились дела о злоупотреблениях в Тюменской ЧК, в Крымской ЧК по итогам такой проверки сняли ее начальника Розенблата, прикрывая вопрос о жутких крымских расстрелах начала того года, на смену ему пришел свояк Сталина чекист Станислав Реденс. Из Крыма по личному приказу Дзержинского отзывают запятнавшего себя в Гражданскую войну расстрелами чекиста Вихмана, ранее начальника Одесской ЧК. Как следует из докладной записки Дзержинского, Вихман снят не за жестокости или зимние расстрелы, а по жалобе члена ЦК партии Бухарина на «антипартийное поведение товарища Вихмана» в связи со спорами на партконференции. На это указание начальник всей Украинской ЧК Манцев сигнализирует шефу в Москву в мае 1921 года: «Вихман откомандирован в распоряжение Украинской ЧК и уже выехал из Крыма, причем постановлено о запрещении Вихману работать в ЧК, занеся об этом в его партийную книжку, Ваше отношение к циркуляру Вихмана вполне разделяю и по приезде Вихмана в Харьков приму соответствующие меры».

При этом сама ВЧК вынуждена реагировать на команды сверху о налаживании дисциплины и свертывании размахов террора, периодически выдавая это за свои либеральные инициативы снизу, из недр ВЧК. Так Дзержинский в январе 1921 года пишет в ЦК партии, что ВЧК сама поставила вопрос о сокращении своих функций и права смертной казни с учетом прекращения боевых действий на главных фронтах Гражданской войны. В этом же письме в ЦК он сообщает, что 13 января в ВЧК создана комиссия по изменению карательной политики и тюремной политики (в составе самого Дзержинского, Ягоды, Ихновского, Апетера, Мессинга и Зангвиля от ВЧК, Крыленко и Саврасова от Наркомюста, Куйбышева от ВЦСПС). Судя по протоколу заседания этой комиссии на Лубянке от 13 января 1921 года, подписанному Дзержинским и ведшим протокол Ягодой, собиравшиеся постановили на местах пересмотреть дела всех арестантов «пролетарского и крестьянского происхождения», так что здесь гуманизация с классовым подходом.

На 1921 год приходятся и частые инспекции самого Дзержинского или членов коллегии ВЧК по его поручению с проверкой работы местных органов ЧК в провинции. Дзержинский лично выезжал еще в 1920 году в Челябинск, где у губернской ЧК возник серьезный конфликт с губкомом партии, здесь Феликс Эдмундович призвал подчиненных теснее работать с местными партийными органами. В 1921 году в Москву вышли с жалобой лидеры Башкирского ревкома РКП(б) во главе с Викманом, где сообщали, что начальник Башкирской ЧК Каширин злоупотребляет властью, не понимает местной специфики работы и из-за конфликта с губкомом пытается «слепить» в ЧК фальшивое дело о заговоре среди верхушки башкирских коммунистов. По личному указанию Дзержинского в Уфу тогда выезжал для проверки жалобы член коллегии ВЧК Могилевский, будущий начальник внешней разведки ИНО ВЧК, и по итогам его разбирательства лихой рубака Каширин с должности начальника Башкирской ЧК снят, опять направлен в Красную армию, где его окончательно добьют расстрелом уже в репрессии 1937 года.