Те незримые силы, кои оказывали на него влияние всю ночь да в это раннее утро после его второй беседы с Изабелл, убеждали Пьера принять окончательное решение, а теперь они же с неотразимым упорством подталкивали его действовать побыстрее, невзирая на то что прежде он уже оказывался в числе опоздавших.

Пьер, не отдавая себе отчета в том, что путь уже указан, да страстно желая пресечь на корню все возражения со стороны Изабелл по поводу их грядущего брачного союза, очень торопился совершить некий поступок, который будет обладать действенною силою исполненного намерения, но при этом к нему не должно примешиваться никакого корыстного мотива. И так как еще первоначальное его решение несло в себе наиприскорбнейшую связь с Люси, то с той поры ее образ стал рельефным в его сознании, и посему он жаждал прекратить ее муки неизвестности и с жестокостью, в коей была доля своеобразного милосердия, разом объявить ей, какая участь ждала ее; вот почему в то утро средь первых решающих его намерений присутствовала мысль направиться прямиком к Люси. А что до такого, вне всяких сомнений, довольно незначительного обстоятельства, как географическая близость, ведь Люси жила к нему ближе, чем Изабелл, то и оно оказало на него какое-то дополнительное, пусть и неосознанное, влияние при его нынешнем роковом душевном настрое.

В былые дни нерешительности Пьер очень заботился о том, чтобы получше скрыть свои переживания от матери, и соблюдал некую аккуратность и изысканность в одежде. Но с тех пор, как сама его душа была вынуждена надеть маску, никакие ничтожные шелка и другие обманчивые покровы не скрывали его тела. Он подошел к коттеджу Люси растрепанный и в одежде, и в чувствах.

II

Она еще не проснулась. И потому какое-то странное властное нетерпение подтолкнуло его подняться наверх к ее комнате да тихим голосом, но твердо потребовать немедленной встречи по делу неотложной важности.

И без того она была заинтересована и встревожена за своего возлюбленного, который вот уже восемьдесят четыре часа отсутствовал по некоему таинственному и неизвестному делу, а это удивительное требование и вовсе поразило Люси внезапным ужасом; вот почему, забыв все обычные приличия, она ответила на него немедленным согласием.

Открыв дверь, он медленно и осторожно приблизился к ней; и, когда Люси увидала его бледное решительное лицо, она закричала в истинной муке, не зная еще, в чем причина ее страданий, и поднялась, дрожа, в постели, но не промолвила ни единого слова.

Пьер присел на край кровати, и его твердый взгляд встретил ее, невинный и перепуганный.

– Тебя, наряженную в белоснежные одежды да такую бледную, и впрямь впору повести к алтарю, но не к тому, о коем столько мечтало твое нежное сердце – о жертва, как ты прекрасна!

– Пьер!

– Это последняя жестокость тиранов – заставлять своих врагов биться насмерть друг с другом.

– Любимый мой! Любимый мой!

– Нет… Люси, я женат.

Девушка более не была бледной, но побелела, как прокаженная; ее одежды затрепетали, выдавая крупную дрожь всего тела; одно мгновение она сидела, безучастно глядя в пустые глаза Пьера, а затем упала пред ним в обмороке.

Непродолжительное безумие затмило разум Пьера; все произошедшее показалось ему сном, а настоящее – бессмысленным кошмаром. Он поднял Люси, и бережно уложил в постель ее бездыханное тело и замолотил в дверь, зовя на помощь. Служанка Марта вбежала в комнату и, увидав непонятную сцену, дико закричала и заметалась в ужасе. Но повторный окрик Пьера заставил Марту очнуться, и, вылетев из комнаты, она вернулась с остро пахнущим нашатырем, который наконец вернул Люси к жизни.

– Марта! Марта! – позвала Люси еле слышным шепотом и, трясясь в дрожащих руках служанки, забормотала: – Скорее, скорее… беги ко мне… прогони мой сон прочь! Разбуди меня! Разбуди меня!

– Нет, моли Бога, чтобы заснуть опять, – закричала Марта, наклонившись к ней и обнимая ее, и повернулась к Пьеру вполоборота с видом отвращения и негодования: – Христом Богом спрашиваю вас, сэр, что это может быть! Как ты вошел сюда, проклятый?

– Проклятый? Звучит славно. Она пришла в себя, Марта?

– Ты чем-то убил ее; как она теперь придет в себя? Моя милая госпожа! О, моя маленькая девочка! Скажи мне! Скажи мне! – И она опять наклонилась к ней.

Пьер приблизился к постели, давая знак служанке, чтобы она оставила их наедине; но как только Люси увидела его изможденное лицо, она шепотом запричитала снова:

– Марта! Марта! Прогони этот призрак!.. Там… там! Его… его! – И глаза Люси вдруг закатились, и она всплеснула руками в отвращении, защищаясь.

– Монстр! Непостижимый дьявол! – снова закричала служанка, сраженная ужасом. – Убирайся! Смотри! Она умирает от одного взгляда на тебя, убирайся! Ты хочешь совсем ее добить! Вон!

Застыв, словно вмороженный в пол своими же чувствами, Пьер молча развернулся и покинул комнату; он тяжело спустился вниз по лестнице, грузно ступая – как человек, что несет на себе великий груз, – прошел чрез длинный узкий коридор, ведущий в заднее крыло коттеджа, и, постучав в двери мисс Лэниллин, отослал ее к Люси, которая, сказал он лаконично, упала в обморок. Затем, не дожидаясь какого-либо ответа, он вышел в дверь и направился прямо к особняку.

III

– Моя мать уже встала? – спросил он у Дэйтса, коего встретил в холле.

– Нет еще, сэр… Святые Небеса, сэр! Вы занемогли?

– До смерти занемог! Дай мне пройти.

Поднимаясь к материнской комнате, он услышал приближающиеся шаги и встретил миссис Глендиннинг на широкой лестничной площадке между этажами, где в просторной нише стояла мраморная скульптурная группа – жрец-отступник Лаокоон и двое его невинных детей; опутанные плотными змеиными кольцами, они корчились в вечных муках.

– Мама, вернемтесь со мной в вашу комнату.

Миссис Глендиннинг, взирая на его внезапное появление с неясным, но скрытым дурным предчувствием, выпрямилась надменно и враждебно и, поджав губы, сказала:

– Пьер, ты сам отказал мне в своем доверии, и ты не заставишь меня вернуть все назад так легко. Говори! Что произошло между тобой и мной?

– Я женился, мама.

– Великий Боже! На ком?

– Не на Люси Тартан, мама.

– Ты просто сказал, что это не Люси, не прибавив, кто она на самом деле, – это лучшее свидетельство того, что она подлого рода. Люси знает о твоей женитьбе?

– Я только что от Люси.

Тут твердость миссис Глендиннинг стала понемногу таять. Она стиснула перила лестницы и на мгновение склонилась на них, дрожа. Затем воспрянула вновь во всей своей надменности и стала перед Пьером воплощением равнодушного, неутолимого горя и презрения.

– Мрачная душа моя неясно пророчила мне о каких-то бедствиях. Ну, если ты еще не приискал себе другого жилья да стола, кроме тех, что предоставляли тебе в этом доме, так ищи их сейчас. Под моей крышей и за моим столом тот, кто когда-то звался Пьером Глендиннингом, больше не появится.