Теперь же, когда яркое солнце сияло высоко в небе, Пьер, подойдя к фермерскому дому Ульверов, увидел Изабелл, коя, привстав на цыпочки, расставляла в вертикальном положении множество сияющих, словно щиты, молочных бидонов на длинной полке, где они высохнут на солнце. Она стояла к нему спиной. Когда Пьер прошел в открытую калитку и пересек маленький газон, заросший мягкой травой, он бессознательно приглушил свои шаги и, приблизившись к сестре вплотную, коснулся ее плеча да замер на месте.

Она встрепенулась, вздрогнула, быстро повернулась к нему, издала низкий странный крик и затем сосредоточила на нем внимательный, умоляющий взор.

– Я выгляжу довольно странно, не правда ли, прекрасная Изабелл? – вымолвил Пьер наконец, улыбаясь кривой измученною улыбкой.

– Брат, благословенный мой брат!.. Говори… скажи мне… что стряслось… что ты наделал? О! О! Я ведь умоляла тебя не делать ничего, Пьер, Пьер; это все моя вина… моя, моя!

– В чем твоя вина, прекрасная Изабелл?

– Ты разоблачил Изабелл перед своей матерью, Пьер.

– Вовсе нет, Изабелл. Миссис Глендиннинг ничего не знает о твоей тайне.

– Миссис Глендиннинг?.. Это же… это твоя родная мать, Пьер! Во имя Неба, брат мой, объяснись. Не знает моей тайны, и все же ты здесь, так неожиданно и с таким обреченным видом? Пойдем, пойдем со мной в дом. Быстрее, Пьер, что ты медлишь? О Боже! Сама временами впадающая в безумие, я довела до помешательства и его, того, кто любит меня больше всех и кто, как я опасаюсь, каким-то образом разрушил свою жизнь ради меня; – и ежели это так, не жить мне больше на этой земле, но провалиться сквозь нее да сгинуть навеки! Скажи мне! – Изабелл в ярости схватила Пьера за обе руки. – Скажи мне, мой взгляд несет проклятие и гибель? Мое лицо – это лик Горгоны?

– Нет, прекрасная Изабелл, но твои глаза обладают большей властью покорять, чем те, что обращали в камень, твои способны превратить белый мрамор в материнское молоко.

– Ступай за мной, иди живо.

Они вошли в маслобойню и уселись на скамейке у окна, в кое заглядывала цветущая жимолость.

– Пьер, будь навеки проклят тот несчастный день, когда мое исстрадавшееся сердце позвало тебя, если нынче, в самую весну нашей родственной любви, ты задумал вести со мной ложную игру, да при этом воображаешь, что все это ради моего блага. Говори же, говори со мной, брат мой!

– Твои намеки идут лишь на пользу обманщику. А теперь допусти, прекрасная Изабелл, что нет вопроса, в коем я точно стал бы тебя обманывать, сколько б их ни было на белом свете, ни в одном я не буду обманывать тебя; скажешь ли ты тогда, что готова вместе со мной из благочестия дурачить других и для их, и для нашего блага?.. Ты ничего не отвечаешь. Теперь моя очередь, прекрасная Изабелл, молить тебя поговорить со мной; о, заговори же со мной!

– Это неведомое дело, сближающее нас, видится мне вечным злом, брат мой, злом, кое будет иметь тайных вестников, что растрезвонят о нем повсюду. О, Пьер, дорогой, дорогой Пьер; будь очень осторожен со мной! Эта странная, загадочная, беспримерная любовь меж нами заставляет меня гнуться, подобно лозе, в твоих руках. Будь очень осторожен со мной. Я мало знаю саму себя. Весь мир кажется мне одной неизвестной Индией. Взгляни, взгляни на меня, Пьер, скажи, что ты будешь очень осторожен, пообещай это, пообещай мне, Пьер!

– Как самая изысканная и хрупкая генуэзская филигрань, кою бережно берет в руки мастер, ее создавший, как божественная мать-природа бережно обнимает и согревает и путем непостижимой заботы взращивает и лелеет детей своих, так и я, Изабелл, буду очень осторожно и очень нежно беречь тебя, нежнейшая душа, и твою судьбу! Богом великим клянусь, Изабелл, нет никого на свете, кто был бы более осторожен с тобой, дарил бы большим вниманием и был более тактичен с тобой.

– Я верю тебе всем сердцем, Пьер. Однако ты можешь оказаться деликатным в тех вопросах, где деликатность совсем не требуется, а в какой-нибудь раздражительный час в порыве гнева пренебречь всей своей заботой тогда, когда она нужнее всего. Нет, нет, брат мой; выбели эти локоны до снежной белизны, ты, солнце! Выбели их, если у меня осталась хоть одна мысль о том, чтоб упрекнуть тебя, Пьер, иль предать тебя недоверием. Но серьезность может подчас казаться подозрительной, будучи при этом ничем. Пьер, Пьер, весь твой вид красноречиво говорит о каком-то уже выполненном решении, рожденном горькой минутою. С тех пор как я в последний раз видела тебя, Пьер, некое деяние было бесповоротно совершено тобою. Мой дух тверд, и я готова узнать правду; так скажи мне, что произошло?

– Ты, я и Дэлли Ульвер завтра утром покидаем эти края и отправляемся в отдаленный город. Это всё.

– И ничего больше?

– Разве этого недостаточно?

– Есть какая-то недосказанность, Пьер.

– Ты все еще не ответила на вопрос, который я только что тебе задал. Подумай, Изабелл. Мы с тобой будем обманывать окружающих – и эта тайна будет принадлежать лишь нам двоим, – обманывать ради их и нашей общей пользы. Ты станешь?

– Я сделаю ради тебя что угодно, если только это не будет значить поживиться последними остатками твоих богатств, Пьер. Что именно ты хочешь, чтобы мы делали вместе? Я жду… я жду!

– Давай зайдем в комнату с двустворчатым окном, сестра моя, – сказал Пьер, поднимаясь.

– Нет, говори здесь; если это не может быть сказано здесь, тогда я не смогу этого выполнить никак, брат мой, ибо это может принести тебе вред.

– Девчонка! – зарычал Пьер. – Если я ради тебя пожертвовал… – Но тут он осекся.

– Пожертвовал? Из-за меня? Теперь самые черные тучи сгустились надо мной. Пьер! Пьер!

– Я был глуп и просто хотел напугать тебя, сестра моя. Это было весьма глупо. Возвращайся же к своим невинным занятиям здесь, а я приду опять через несколько часов. Позволь мне удалиться.

Он отвернулся от нее, и тогда Изабелл прыгнула к нему, схватила его, обвила руками и прижалась к нему в таком резком порыве, что ее волосы заструились вокруг него и наполовину его скрыли.

– Пьер, если душа моя и впрямь отбросила на тебя такую же черную тень, как мои волосы, что ныне окутывают тебя, если ты погиб ради меня, тогда навеки Изабелл погибла для Изабелл, и Изабелл не переживет эту ночь. Если я в самом деле проклята, я не стану играть данную мне роль, но обману небо и умру. Смотри, я позволяю тебе уйти, чтобы некий яд, от коего я не знаю лекарства, не отравил тебя.

Она медленно поникла головой и, дрожа, отодвинулась от него.

– Глупышка, глупышка! Смотри, стоило тебе только разомкнуть свои объятия и выпустить меня, как ты начинаешь дрожать и падаешь – неопровержимое доказательство серьезной остановки сердца, – я здесь ради тебя, моя прекрасная, прекрасная Изабелл! Не болтай же попусту о расставании.

– Что ты потерял из-за меня? Ну, скажи!

– Выгодная потеря, сестра моя!

– Это одна риторика! Что ты потерял?