Данте сжал пергамент в кулаке. Сейчас никто не смог бы отнять у него эту карту.

— А что мы знаем об аде? Разве может познать нечто такое человеческий ум? А что мы знаем о собственном уме? Наш путь озаряет лишь свет Божьей благодати, а не ваши древние карты! Если Господь дал нам в руки ключ от этой двери, мы пойдем против его воли, отказавшись открыть ее!

— Не надо скрывать за громкими словами честолюбие и алчность. Но раз уж вы сегодня победили, будь по-вашему. Однако не забывайте о том, что наступит и завтра… А нам нужен лишь час!

— Хорошо. Идите.

Когда тамплиер со своей возлюбленной были уже на пороге, Данте их окликнул:

— Мессир Веньеро!

Тамплиер застыл на месте, опираясь на прижавшуюся к нему Антилию.

— Вы же видели новую землю, правда?

Моряк кивнул.

— Ну и что? Что вы там увидели?

— Побережье к югу от экватора. Его мыс, простирающийся в сторону наших земель. Взмывший в небо огромный утес… Скоро мы туда вернемся…

Данте помахал им рукой.

— У вас есть час. А потом я отправлюсь за вами в погоню.

Веньеро с Антилией повернулись было к выходу, когда поэт снова их позвал:

— Последний вопрос! Во время ваших странствий вам не встречались места, где вода стояла бы выше суши?

— Нет. Никогда.

— Я так и знал…

Оставшись один, Данте сел на доски под огромной фигурой женщины, ждавшей своего возлюбленного. За стенами церкви раздался стук лошадиных копыт, быстро затихший в стороне зашедшего солнца, и поэт задумался над тем, поможет ли беглецам пролитая кровь Амброджо и Теофило. Ему казалось, что вокруг него сгустились тени, словно к нему подступила армия призраков. Перед ним лежала карта пятой части суши. В неверном свете факелов ее отполированная годами поверхность блестела почти, как золото, которое она сулила.

Данте задумался об опасностях, о которых его предупреждал Веньеро.

С кем же можно поделиться этим секретом? Да ни с кем! Лишь он один во всей Флоренции мог вынести на плечах его тяжесть. И больше никто.

Решившись, поэт поднес край пергамента к пламени светильника и долго наблюдал, как горит карта.

Ему показалось, что за спиной у него кто-то стоит, одобрительно кивая головой.

— Правильно ли я поступил, отче?

— Да. Но никто тебя за это не похвалит, — ответил на латыни голос. — Ты сделал как Одиссей, завязавший глаза своим спутникам и заливший им уши воском, чтобы они не слышали пение сирен. Но они так и не поняли, какой страшной опасности избежали…

22 июня, на рассвете

Пришпорив коня, Данте во весь опор скакал по дороге. В нескольких милях до стен Пизы следы беглецов свернули к берегу моря.

Порывы ветра с Тирренского моря слепили поэта. У него слезились глаза.

Накатанная повозками дорога кончилась, и началось огромное болото с небольшими возвышениями и топями, среди которых лишь иногда встречались полосы песчаной почвы.

Сдержав коня рядом с последней кучкой хижин перед песчаным берегом, Данте спросил у крестьян, есть ли поблизости стоянка для морских судов. Те долго и тупо смотрели на поэта, прежде чем ответить ему, что неподалеку действительно имеется небольшая гавань и туда недавно направились двое всадников.

Поднималось солнце. Тени бежали с болот. Пришпоривая хрипящего взмыленного коня, Данте поднялся на последнюю песчаную дюну и увидел простиравшийся в обе стороны пляж и Тирренское море, покрытое барашками волн. На морских просторах бушевал летний шторм, но на сушу долетали лишь его отдельные горячие и влажные порывы.

Поэт внимательно осмотрел пляж, заметил на юге незамысловатый деревянный причал, защищенный от морских волн лишь небольшой излучиной берега. Рядом с ним виделось несколько рыбацких хижин, но Данте смотрел во все глаза не на них, а на черную галеру, поднявшую парус в ста локтях от берега и пытавшуюся выйти в море. На галере не было ни флага, ни каких-либо других опознавательных знаков. Она опасно наклонилась на борт, и поэт безошибочно понял, что она оказалась в опасности. Пришпорив измученного коня, Данте направил его в сторону галеры. Почувствовав боками шпоры, конь жалобно заржал.

Галера была совсем рядом, но Данте боялся, что ветер в любой момент может отнести ее от берега. Однако у ее экипажа что-то не ладилось.

Соскочив с коня у причала, поэт побежал по скрипящим доскам к галере, которой пока не удалось продвинуться в сторону моря хотя бы на локоть. Совсем наоборот, ветер, кажется, гнал ее все ближе и ближе к берегу.

В слабом свете зари еще хорошо был виден огонь кормового фонаря галеры, то опускавшийся к темному морю, то взлетавший в небо, когда корабль поднимала очередная волна. Внезапно на корабле вспыхнул другой свет. Гораздо более яркий, словно зажглись сотни фонарей. Потом свет залил весь корпус галеры, и Данте вспомнил рассказы пизанских моряков о кораблях-призраках, освещавших своим сиянием просторы открытого моря. Раньше поэт всегда считал это россказнями пьяных матросов, но сейчас у него перед глазами предстало именно такое зрелище: галера стала огненной. Данте отчетливо видел ее снасти и парус, освещенные так, словно Солнце сразу пролило на них весь свой свет.

Потом в небо взлетели языки пламени. Данте показалось, что он видит в этом ослепительном сиянии несколько человеческих фигур, исполняющих на палубе галеры какой-то странный танец, словно ублажая своими телодвижениями древних богов огня.

Окутанная пламенем галера потеряла управление, и ее начало сильно качать. Ее полыхающий парус освещал черное небо как погребальный костер.

В этот момент Данте вспомнил, что много лет назад видел такую же вспышку. Тогда он изучал алхимию, чтобы стать членом гильдии врачей и аптекарей.

Таким ярким пламенем и так жарко горит только одно вещество…

Окаменев от ужаса, поэт не мог оторвать глаз от выгоревшего за несколько секунд корабля, который уже начал тонуть. Вскоре над водой остались лишь обломки мачт и высокая обуглившаяся корма.

Фосфор!

Данте мог объяснить представшее перед его глазами жуткое зрелище только вмешательством самого Дьявола или возгоранием фосфора. Судя по всему, в трюме галеры был груз фосфора, который случайно загорелся. Или его подожгли…

У поэта подступил комок к горлу, и он упал на колени на доски причала, смоченные первыми каплями дождя. На охваченной пламенем палубе он видел Антилию. Ему даже показалось, что она повернулась и махнула ему рукой. Наверное, она корчилась в агонии, но Данте хотел думать, что она ласково попрощалась с ним навсегда.