Она вдруг как-то оказалась на третьем этаже, пробиралась сквозь темный лес – и даже не удивилась, откуда взялся лес на третьем этаже Кранкенхауса. Охранник был похож на волка. Вот сейчас увидит ее и съест! Но ничего, красный плащ защитит ее, конечно, защитит. Ведь это мама ей его дала! Пускай себе волк воет, пускай щелкает зубами – страшнее Красной Шапочки в этом лесу зверя нет!

Она вздрогнула и проснулась от звука ключа, поворачивающегося в двери. Это Клара принесла, судя по всему, ужин: вареные овощи и еще один кнёдель. Диана съела овощи и половинку кнёделя – нужно же хоть чем-то подкрепить силы, в конце концов, – а другую швырнула за окно и тут увидела, что солнце уже садится. Скоро для нее начнется настоящий день.

Мэри: – Хорошо, что мы не видели, как ты кидаешься кнёделями из окна! Не то подумали бы, что это сигнал «на помощь!»

Диана: – Не без этого. Еще несколько дней такой диеты, и я умерла бы от голода!

В эту первую ночь Диане удалось кое-что разузнать. Оказалось, что, если не попадаться на глаза санитаркам, которые после полуночи почти все время сидят у себя на посту, то по второму этажу, где содержатся пациенты, пришедшие добровольно или по предписанию врача, можно бродить сколько угодно. На первом стоит охрана, но там нет пациентов – только кабинеты администрации. Там ей все равно делать нечего, поэтому, убедившись, что первый этаж усиленно охраняется, она не стала больше рисковать и вниз не спускалась. С третьим этажом дело обстояло сложнее. Наверху, в центральном холле между мужским и женским крылом, сидел один-единственный охранник. Насколько Диане удалось проследить, он сидел там всю ночь, почти не двигаясь, – только каждый час вставал, потягивался и прохаживался вдоль холла. Доходил до окна, разворачивался и шел к противоположному окну. Затем снова садился на стул. И всё. За то время, что она за ним следила, он ни разу не отлучался со своего поста.

Но должен же он когда-то отлучиться, хотя бы в уборную? Диана следила за ним три часа подряд, стоя в нише у лестницы, где, вероятно, по замыслу архитектора должна была стоять какая-нибудь статуя. Она и стояла как статуя, пока темнота в лестничном колодце не стала едва уловимо светлеть перед первыми лучами солнца. Все время, пока она наблюдала, охранник сидел на своем твердом деревянном стуле, курил трубку и читал что-то похожее на молитвенник – она видела, как шевелятся у него губы. Каждый час он вставал и ходил взад-вперед, всегда в пределах ее видимости. Спиной, правда, поворачивался, но ненадолго – за это время никак нельзя было успеть проскочить и вскрыть замок на двери, ведущей в женское крыло. Раз она все же попробовала и чуть не попалась. Он все время сидел с открытыми глазами и строго через час повторял один и тот же ритуал. Это ужасно действовало на нервы.

Наконец Диана вынуждена была вернуться на второй этаж, в свою палату, и закрыть за собой дверь. Начался новый день – жидкая безвкусная овсяная каша на завтрак, рисование в общей комнате вместе с другими пациентками, кнёдель на обед (на этот раз с сосиской), снова общая комната – листай журнальчики или смотри в окно, – кнёдель на ужин (с гарниром из отчаяния, или из шпината, невелика разница). Правда, хоть из Клары удалось что-то вытянуть! Когда сиделка принесла завтрак, Диана сказала:

– Клара, здесь, кажется, должна быть моя подруга – она тоже больна, как я. Вы ее не видели? Может быть, я ее сегодня встречу в той комнате, где мы все вместе…

«Торчим без дела», хотела она договорить, но не стала.

Клара улыбнулась и покачала головой.

– Медленно, пожалуйста? Я не очень хорошо говорить английский.

Диана вздохнула.

– Ну, а я по-немецки и вовсе не говорю, так что мне до вас далеко. Моя подруга – Люсинда Ван Хельсинг. – Она говорила медленно, стараясь четко произносить каждое слово. – Девушка… фройляйн… здесь.

Как эта Люсинда выглядит? Она даже этого не знала.

– А, Люсинда! – сказала Клара. Она села на кровать рядом с Дианой и взяла ее за руку. – Не хорошо, – сказала она с сочувственным видом. – Как это сказать… не очень хорошо, больная вот тут, – она показала на свою голову, – и вот тут, – она показала на живот.

– Больна? Чем больна? – переспросила Диана. Но Клара только головой покачала. Должно быть, не хотела огорчать Люсиндину подругу, а может, ей просто слов на английском не хватало, чтобы рассказать. Как бы то ни было, больше Диана от нее ничего не добилась.

– Идем? – сказала Клара. – Делать красивый Blumen[55]. – Она показала пальцем, как рисуют.

– Ладно, – сказала Диана. – Пойду, порисую цветочки.

«Черт бы их побрал», – хотя вслух она этого не сказала.

Сидя за столом в общей комнате и рисуя голубые, зеленые и фиолетовые цветы (самых нецветочных оттенков, какие смогла подобрать), Диана вновь мысленно изучала карту Кранкенхауса. Прошлой ночью она стащила платье сиделки из шкафа возле поста медсестер. Пригодится, однако мимо охранника и в нем так просто не пройдешь. Нужно его как-то отвлечь. Но как?

Самой большой бедой в Кранкенхаусе была скука. Ее одной было довольно, чтобы свести с ума кого угодно. К обеду Диана уже готова была вцепиться кому-нибудь в волосы, – да хоть бы и себе самой. Но в конце концов у нее появился план. Он возник за обедом, когда она услышала, как позвякивают Кларины ключи. В этом звуке было что-то приятное, солидное.

– So schöne blumen![56] – сказала Клара, поставив на стол поднос с едой. Она показала на последний Дианин рисунок – множество зеленых закорючек. Так, ну все, цветочков с нее хватит.

Кнёдель! Кнёдель, кнёдель, кнёдель. Единственное, что в этом кнёделе хорошего, – его можно есть ложкой, без вилки и ножа. Диана протянула руку за салфеткой, чтобы положить на колени (вот бы Мэри ею гордилась!), и задела локтем поднос. Бабах! Металл загрохотал по полу, фарфор разлетелся вдребезги, и среди осколков на полу остался лежать кнёдель – как ни странно, целехонький. Бульон забрызгал все вокруг, и в первую очередь Клару.

– Ой, простите! Мне так жаль, так жаль! – сказала Диана. – Я ужасно неуклюжая. Как я могла сделать такую глупость? Я должна уколоть себя чем-нибудь острым, чтобы наказать за глупость и неуклюжесть!

– Nein, nein, es ist nichts[57], – сказала Клара и положила руку Диане на плечо, словно хотела удержать ее от таких поступков. Диана почувствовала легкое угрызение совести: Клару, казалось, больше беспокоило ее, Дианино, состояние, чем то, что ее собственное платье залито бульоном. Но так было нужно для дела. – Не страшно, нет, – проговорила она. – Я принести другой кнёдель – на ужин, да?

– Конечно, – сказала Диана. – Другой так другой.

Птичкам больше достанется. Если только птичкам придется по вкусу этот клейстер. В левом кулаке у нее были зажаты четыре ключа из Клариной связки.