Мэри тоже ничего не делала – во всяком случае, ничего существенного. Наблюдала. Ждала. Иногда спала. Они все спали по очереди на узкой кровати – одна спит, две бодрствуют. А часы все тянулись и тянулись.

Назавтра, рано утром, пришла Ханна с запиской от Ирен: как у них дела, не было ли каких-то происшествий, вот салями, булочки с маком и банка сливового джема от фрау Шмидт.

Они с удовольствием съели ломтики салями и сдобные булочки с джемом. Но докладывать им было не о чем.

К вечеру Мэри уже до смерти надоело смотреть на Кранкенхаус. Она изучила на нем каждый кирпич, черный от копоти. Она перестала обращать внимание на мужчин, прячущихся в тени – то по двое, то по трое. Они же все равно ничего не делают, только прячутся – и иногда курят! В это утро к ним присоединился еще один – он сидел по-турецки у ограды Кранкенхауса. Но это, кажется, был просто нищий, настоящий – по крайней мере, он и правда просил милостыню. Наконец к нему подошли несколько охранников и велели убираться. Он отошел к табачной лавке и сел там, положив перед собой шляпу. Остальные так и стояли в тени, наблюдали, курили и, наконец, уходили, тут же сменяясь другими. И всё. Ну правда, когда еще в жизни ей приходилось заниматься таким скучным делом? Целый день она только и думала о том, что сейчас делает Диана.

А Диана сходила с ума. Правда, официально она и так была сумасшедшей – пациенткой Кранкенхауса Марии-Терезы. Но она сходила с ума от злости – на саму себя, что было новым для нее и неприятным чувством.

Она проторчала в Кранкенхаусе уже два дня и до сих пор не нашла Люсинду Ван Хельсинг. Это она-то, Диана, – да она должна была отыскать ее сразу же. Разве она не самая умная в их компании?

Во всяком случае, она сама так считала.

Диана: – Если собираешься писать от моего лица, так и пиши от моего. Без этой вот муры – «Диана считала».

Мэри: – Ну где, где ты набралась таких слов!

Диана: – Слова как слова. Чем они хуже других слов в языке?

Мэри: – Ты просто нарочно хочешь вывести меня из себя.

В первую же ночь после того, как Фрейд определил ее в больницу, она вскрыла замок на двери и выбралась из палаты. Дело оказалось плевое, как она и думала. Мягко ступая ногами в тапочках (ботинок пациентам Кранкенхауса не полагалось), она обследовала темные коридоры лечебницы. Первый этаж охранялся усиленно, но, должно быть, именно поэтому на втором охраны не было вовсе – только пост, где сидели женщины-санитарки, когда не были заняты с пациентами. Должно быть, подобным же образом дело обстояло и в мужском крыле. Было уже далеко за полночь, все пациенты, вероятно, спали. Ночные санитарки дежурили на посту на случай экстренной необходимости, вязали и судачили между собой. Обойти кругом весь второй этаж оказалось нетрудно. Тогда-то она и обзавелась форменным платьем больничной санитарки: платья лежали себе в запертой кладовке – бери кто хочет. Сейчас оно было спрятано у нее под матрасом. Но Люсинда-то, конечно, не на втором этаже, а на третьем… в этом-то и трудность.

В первый же день она изучила весь распорядок жизни в Кранкенхаусе. Фрейд оформил ее как больную, и за этим последовал короткий разговор с директором – высоким краснощеким мужчиной. Его имя по звучанию было похоже на звук кашля, а сам он смахивал на желчную свинью: словно один из сказочных трех поросят вырос и сделался человеком. Он посмотрел на нее с фальшивой улыбкой, открывавшей кривые зубы, и сказал:

– Прискорбно слышать о вашей болезни, мисс Фрэнк, но очень хорошо, что вы приехали в наш прекрасный город и лечитесь у самого доктора Фрейда. Он уже приобретает мировую известность, не так ли? – Директор кивнул Фрейду с радостным видом, однако Диана догадывалась, что это обстоятельство его совсем не радует. – Так что же, значит, теперь вы побудете немного у нас, так?

– Только до тех пор, пока ее отец не вернется из Берлина, – сказал Фрейд. – Это действительно прискорбно, хотя и совершенно не удивительно – то, что в его отсутствие у нее случился нервный припадок. Мы ожидаем его приезда в четверг, и тогда, мисс Фрэнк, я вновь передам вас на его попечение. А пока мы должны позаботиться о том, чтобы вернуть вам силы и здоровье, согласны? Здесь, в больнице Марии-Терезы, вам никто не повредит, включая вас саму.

– Да, нашим больным не дают в руки ножниц и других острых предметов, – сказал директор. – Даже иголки здесь под запретом, из соображений безопасности наших обитателей – то есть пациентов. Позвольте спросить…

– Я колола себя шляпной булавкой, – проговорила Диана робким, едва слышным голоском – Мэри бы ее сейчас не узнала. Она закрыла лицо руками. – Все колола и колола. Не могла остановиться.

– Скверно, очень скверно, – сказал директор таким тоном, как будто говорил: «Хорошо, очень хорошо!» – Мы должны помочь английской мисс, чтобы это больше не повторялось! Экономка второго этажа заберет вашу шляпку с этой опасной булавкой – как вы убедитесь, шляпы здесь не нужны!

И верно, когда Фрейд отвел ее на второй этаж, хмурая женщина в сером форменном платье забрала ее шляпку, пальто, сумочку – все, кроме одежды, что была на ней. К счастью, как сказал ей Фрейд, обитателям второго этажа, то есть платным пациентам, разрешалось носить свою одежду и приносить из дома что-нибудь для уюта и утешения, если это что-то безобидное – подушки, книги (только не французские), фотографии. Набор отмычек, которым снабдила ее Ирен, был спрятан надежно: зашит за подкладку платья, да так ловко, что только специально тренированный глаз заметит. Ханна зашивала его у нее на глазах. Все-таки уметь шить иногда полезно! Может быть, когда-нибудь она тоже научится так шить. После Общества святой Марии-Магдалины она решила, что шитье – это скука и пустая потеря времени. Но если это помогает взламывать замки? Если из нее не выйдет актрисы, может быть, она станет грабительницей, тогда такое умение может пригодиться.

Экономка что-то быстро-быстро сказала Фрейду по-немецки и окинула Диану с головы до ног неодобрительным взглядом – впрочем, она, наверное, на всех так смотрела. Суровое выражение было словно высечено у нее на лбу.

– Она говорит, что вы получите все обратно, когда будете покидать больницу, – сказал Фрейд. – Вы ведь будете умницей, да? Никаких больше истерических припадков, никаких уколов в руку шляпной булавкой. Вы отдохнете, и вам станет лучше, мисс Фрэнк. Я попросил определить вас в очень хорошую палату, вид из окна вам понравится. – Неизвестно, понимала ли экономка английский, однако Фрейд не выходил из роли. Его слова означали, что ее палата будет на той стороне Кранкенхауса, за которой наблюдают Мэри с Жюстиной. Они не были уверены до конца, удастся ли добиться палаты на этой стороне – хотя это и неважно, звать на помощь она все равно не собиралась. Когда это такое бывало, чтобы ей требовалась помощь? – И у вас будет сиделка, которая говорит по-английски – немного, правда, но все-таки вам будет легче, когда есть с кем поговорить на родном языке. А теперь вам нужно отдыхать, мисс Фрэнк. Я приду за вами в условленное время. А пока – не переутомляйтесь, вы поняли?