Однако Шамс продолжал говорить, словно не слыша меня:

— Наверно, тебе интересно, почему в исламе нет женщины, подобной Марии? Конечно же есть Айша, есть Фатима, но это не совсем то, по крайней мере для тебя.

Я чувствовала себя неловко и не знала, что сказать.

— Позволь мне рассказать одну историю.

И вот его история:

— Однажды сошлись вместе четыре путешественника — грек, араб, перс и турок. Оказавшись в небольшом городке, они решили раздобыть какую-нибудь еду. Так как денег у них было немного, то и выбрать они могли что-то одно. Каждый мысленно представил лучшую, на его вкус, еду. Когда спросили перса, то он ответил: «Ангур». Грек сказал: «Стафилион». Араб попросил для себя анеб, а турок — изюм. И они принялись спорить, не понимая друг друга. Спорили они, спорили, с каждой минутой все более озлобляясь, пока не вмешался случайно проходивший мимо суфий. На собранные деньги суфий купил виноградную гроздь. Потом он положил ее в коробку и примял. По его настоянию путешественники выпили сок и выплюнули кожуру, потому что главным был вкус плода, а не его внешняя форма.

— Христиане, иудеи, мусульмане спорили о внешнем виде плода, а для суфия была важна его суть, — сказал Шамс с радостной улыбкой.

— Я… я не думаю, что это правильно, — с запинкой произнесла я.

— Почему же нет? Религии что реки. Они все текут в одно море. Богоматерь утешает, сострадает, любит безусловной любовью. Она принадлежит всем и каждому в отдельности. Став мусульманкой, ты все равно можешь любить ее и даже назвать свою дочь Марией.

— У меня нет дочери.

— Будет.

— Откуда тебе знать?

— Я знаю.

Я разволновалась, услышав такое, однако волнение вскоре сменилось чувством покоя. Объединенные покоем и некой гармонией, мы вместе смотрели на фигурку Богоматери. Мое сердце растаяло, и в первый раз с тех пор, как Шамс появился в нашем доме, я смогла увидеть в нем то, что видел Руми, — человека с большим сердцем.

И все же я сомневалась, что он станет хорошим мужем для Кимьи.

29 июня 2008 года, Бостон

Близко, совсем близко бостонский отель. К тому времени Элла была настолько напряжена, что у нее путались мысли. В холле она увидела группу японских туристов. Элла стала прохаживаться, будто бы внимательно разглядывая картины на стенах, а на самом деле — чтобы не встречаться взглядами с окружающими. Тем не менее очень скоро любопытство победило. И едва ее взгляд оторвался от стен, она увидела его, наблюдавшего за ней.

На нем была рубашка цвета хаки, застегнутая на все пуговицы, и вельветовые брюки.

Похоже, он два дня не брился, но это придавало ему еще больше привлекательности. Каштановые вьющиеся волосы падали на зеленые глаза, отчего он казался одновременно уверенным в себе и, как ни странно, озорным. Жилистый и худощавый, легкий и гибкий, он был полной противоположностью Дэвиду в его дорогих, сшитых на заказ костюмах. В его речи Элла уловила шотландский акцент, очаровавший ее, к тому же у него была открытая улыбка. Он не скрывал радости и волнения. И тогда Элла спросила себя: что может быть плохого, если они вместе выпьют по чашке кофе?

Позднее она уже не помнила, как одна чашка превратилась в несколько чашек, почему он вдруг стал целовать ее пальцы и почему она не остановила его. Через некоторое время, казалось, уже ничто не имело значения. Он говорил, а она слушала его, не сводя взгляда с ямочки в уголке его рта и раздумывая о том, каково это будет, если она поцелует ее. Половина двенадцатого ночи. Она в отеле с мужчиной, о котором не знает ничего, кроме того, что он сам сообщил в электронных посланиях, и написанного им романа.

— Значит, ты тут по заданию журнала? — спросила Элла.

— На самом деле я тут ради тебя, — ответил Азиз. — Получил твое письмо, и очень захотелось тебя увидеть.

Пока еще, понимала Элла, можно отступить. До определенного момента еще можно сделать вид, что их отношения всего лишь дружески-виртуальные — письма, телефонные переговоры. А небольшой флирт — почему бы нет? Можно было остановиться. Можно было, пока Азиз не спросил: «Элла, ты не против, если мы поднимемся в мой номер?»

Если это и была игра, то они оба играли только до этого момента. После его вопроса все встало на свои места, словно этот вопрос обнажил правду, которую они знали, но старались не признавать. Элле стало не по себе, она запаниковала, однако согласилась. Никогда в жизни она еще не принимала столь скоропалительного решения; впрочем, она понимала, что это было предопределено.

Номер шестьсот восемь был красиво декорирован черными, красными и бежевыми цветами. В нем было просторно и тепло. Элла попыталась вспомнить, когда она в последний раз была в отеле. В голове вспыхнуло воспоминание о давней поездке в Монреаль с мужем и детьми. Потом они стали проводить лето на острове Родос в своем доме, и у нее не было причин останавливаться в местах, где каждый день меняли полотенца, завтрак готовил кто-то посторонний. В номере отеля Элла чувствовала себя словно в другой стране.

Наверное, так оно и было. В конце концов, она ощущала свободу, которой можно наслаждаться лишь там, где никого не знаешь и где никто не знает тебя.

Едва Элла вошла в комнату, как от ее нервозности не осталось и следа. Ничто уже не имело значения, поскольку в центре стояла кровать королевских размеров. С ней рядом Элла ощущала неловкость и чувство вины. Она боролась, чтобы даже себе самой не задавать ненужных вопросов, которые все равно никуда бы не привели. Займутся ли они любовью сразу? И надо ли это? Если да, то как она потом посмотрит мужу в глаза? Правда, Дэвид никогда не заглядывал ей в глаза после своих многочисленных увлечений. И что Азиз подумает о ее фигуре? Вдруг она не понравится ему? Стоит ли теперь думать о детях? И все-таки — спят они или смотрят телевизор? И если бы узнали о том, что она собирается сделать, простили бы ее?

Понимая ее состояние, Азиз взял Эллу за руку и усадил в кресло, стоявшее в углу, подальше от кровати.

— Успокойся, — прошептал он. — У тебя в голове слишком много голосов. Гул голосов.

— Жаль, что мы не встретились раньше, — услышала Элла свои слова.

— Ничего не бывает слишком рано или слишком поздно, — возразил Азиз. — Все случается в свое время.

— Ты правда в это веришь?

Азиз улыбнулся и тряхнул головой, убирая волосы со лба. Потом он открыл чемодан и достал платок, который купил в Гватемале, и крошечную шкатулку, в которой оказались бирюзовое ожерелье и красные коралловые шарики с серебряными кружащимися дервишами.

Элла позволила Азизу застегнуть ожерелье у себя на шее. Там, где его пальцы коснулись ее кожи, она ощутила их тепло.

— Ты сможешь любить меня?

— Я уже тебя люблю, — с улыбкой ответил Азиз.