сопоставляешь, да враки явные выкидываешь, очень интересно выходит иногда.

Сегодня воскресенье, так что Сухарёвка кишит народом. Пробираюсь среди товара, разложенного иногда прямо на земле, да и здороваюсь со знакомцами.

– Профессор! – Окликает Барсова букинист, – Здравствуйте, Елпидифор Васильевич! Для вас оставлял, поглядите, из Олонецкой губернии «стрелки» мои привезли.

Барсов, не чинясь, роется в старых раскольнических книгах, близоруко сощурившись. Букинисты его любят, маленький профессор не высокомерен и всегда готов делить информацией, подчас ценнейшей для представителей столь специфической торговли. Иногда Елпидифор Васильевич выступает как експерт.

Коллекционер он страстный, но не наживается на своём увлечении, отчево и букинисты не дерут цену. Барсов один из немногих людей, кому они могут уступить, не завысив цену ни на копейку – так, што и выгоды никакой не получают. А потому всё, што человек не для наживы работает, а для науки и музеев!

– Интересно, интересно, – Бормочет он, – Как бы не рукой самого Аввакума!

Поздоровавшись с букинистом, прохожу мимо, не тревожа растопырившегося на проходе профессора, обложившегося книгами и не замечающего никого и ничего вокруг.

У соседнего развала с книгами толпятся студенты из бедноты, перебирая учебники. Нужное они берут обычно в складчину, а иногда и просто арендуют. Цена стандартная – пятачок в день. И не было ещё такого, штоб за студентами што-то пропало!

– Пищу для ума взяли, – Зажав подмышкой потрёпанный учебник, замечает чахоточного вида очкарик в широкополой шляпе и пледе. Студенческая мода прошедшего десятилетия всё ещё находит своих адептов.

– Осталось только пищу для души! – Добавил второй, также не атлетического вида, – Что-нибудь лёгкое, того же Жюля Верна. Слышал, его последний роман «Михаил Строгов[74]» достаточно интересен, несмотря на исторические и географические ляпсусы.

– Если только на языке оригинала, – Отзывается один из студентов, – ну или на одном из европейских языков. У нас его переводить не стали, а было бы любопытно полистать, право слово!

– Господа хорошие, – вмешиваюсь я, – вам «Строгов» нужен? Если страницы от сырости разбухли, вас как, не смутит эта оказия?

– Не смутит, – Несколько растерянно отзывается тот, – а у те… вас есть эта книга?

– Да, – Киваю на букиниста по соседству, – у Ивана Евграфовича брал почитать, к следующему воскресенью и верну.

– Не знал, что у нас переводили книгу, – Вмешивается очкарик, глядя на меня пронзительно.

– Зачем переводили? На английском!

Несколько фраз на неважном английском, на которые бойко отвечаю.

– Так к следующему воскресенью и подходите, верну!

Приподняв шапку, опускаю её назад и ввинчиваюсь в толпу. У меня ещё куча дел, и тратить их на пустые разговоры с незнакомыми людьми считаю бессмысленным. Да и опасаюсь я студентов, ей-ей!

– Неожиданно, – Растерянно произносит студент чахоточного вида, глядя вслед.

К флигелю вернулся пару часов спустя, но насторожился, заметив на подходе полицейских служителей. Покрутившись вокруг да около, послал знакомого мальца.

– Так помер один из постояльцев, – Доложил он несколько минут спустя, деловито прочищая ноздри перстом, – а поскольку с пашпортом у его всё в порядке, то и полицейских вызвали. Штоб в морг, значить, и могилка не безымянная.

– Кто хоть?

– А… етот, – Чистый лоб морщится, задирая верхнюю губу и обнажая мелкие острые зубы, ещё молочные, – Никифор Степаныч! Опростался перед смертью спереду и сзаду.

– Жил как падла, и умер как падаль! – Добавил он явно чужие слова.

Наново уборку делать! Вот ведь!

Быстро крещусь, прося у Боженьки прощения за невольный грех в мыслях. Тут человек помер, а я об уборке! Хотя себе чего уж врать? Жалко душу грешную, а вот человека – ну ни капельки! Правду малец сказал, пусть и грубо.

Глава 36

– Имею – пятак, – Шлепок засаленными картами по столу.

– Угол от пятака!

– Семитка око…

– А! Моя взяла!

Пытаюсь натянуть на голову тряпьё, штоб крики разошедшихся картёжников были не так слышны, но тщетно. Снова начали метать штос, но почти тут же раздался грохот отлетевшево в сторону стола, завалившевося на бок.

– Со своими мухлевать!?

Не выдержав, одёргиваю занавеску своего нумера и щурюсь сонными глазами на игроков. Взъерошенные, ну чисто коты перед дракой.

– А ну тише, дьяволы! – Сев на краю нар, потираю глаза. Понтирующий, цыганистого вида щуплый фартовый с дерзкими глазами, аж брови в удивлении на лоб втащил.

– Выйдете во двор, да там хоть испыряйтесь режиками своими, дьяволы неугомонные! Мне што, опять кровищу и говнище после драчек ваших замывать?

Смотрю – остыли мал-мала, переглядываются со смешками. Поставили стол, да сели играть наново. А шумят, заразы, по-прежнему! Правда, уже без злобы, со смехуёчками.

– За што?! – Мычу в тряпьё, но понимаю – не угомонятся, мало не утра гулеванить будут. Ладно ещё не с феминами, и на том спасибо!

Пошарив в своих вещах, вытащил покорябанные карманные часы и открыл ногтем медную крышку. Час ночи, а игра в самом разгаре, ето надолго!

Одевшись, напился воды и вышел на улицу, хлопнув дверью. По выбоинам и колдоёбинам дошёл до нужника, да и сделал всё, што хотелося организму. К ночи приморозило, и апрельские талые воды, текущие вперемешку с дерьмом и сцаниной, застыли торосами. Скользота!

Осторожно прогулялся до края площади и уселся на корточки так, штоб видеть происходящее, но меня самово видно не было. Хитровка, она почитай и не спит никогда. То загулявшие прохожие решат по дурости сократить путь через площадь, то фартовые после дела возвращаются, то ещё кто.

– Даров, Котяра! – Приветствую знакомово форточника, прошедшево было мимо.

– Конёк! Моё почтение, – Протянул тот руку, – Чево не спится-то? Я-то ладно, существо ночное, а ты известный любитель режиму.

– А! Штосс мечут в квартире – разошлись, дьяволы! Бушь?

Показываю семечки в горсти, и Котяра охотно подставляет ладонь. Знает уже, как и почитай все Хитровские, што в мешочек с семечками никому чужому лазать не позволяю. Ибо кто тебя знает, што ты в руках до тово держал?!

Семечки Котяра грызёт, не отпуская повисшей на губе цигарки. Да так ловко получается, што я аж засматриваюсь. Ну я, как человек культурный и благородный, ломаю их руками, потому как зубы портить не хочу.

Котяра мало не на три года меня старше, а выглядит едва ли не ровесником. Ну да он местный, Хитровский, здесь таких недокормышей каждый второй, не считая каждово первого. Известное дело, попрошайки малолетние жалость у господ вызывать должны. Вот и бегают постоянно голодные, да от побоев синие, штоб калунам да родителям на водку хватало.

Но пусть пиарень он щуплый, а резкий, как понос, и опасный, как пуля в упор. Ножик в кармане всегда при себе,