1 (1895)

Забытая Могила[222]

Уйдя от пыли городской

Туда, где свежесть и покой,

Где на пригорке, возле ската,

Лежат ведёрко и лопата,

Ты в стороне услышал плач —

Скорбел об умершей богач.

Пройдя боярышник, вокруг

Свой розоватый дождь цветущий

На все могилы грустно льющий, —

Ты на одну наткнулся – вдруг.

Как странно! Трав густые гривы,

Казалось, были несчастливы,

И плющ тянул наискосок

К соседней урне свой росток.

Плита засыпана, ты взгляды

Бросал, нагнувшись у ограды.

Где имя? Цифры «7» и «6»,

«Несчастья», «Небо» – смог прочесть.

И дальше надпись пробегая,

Читал – Ирония какая! —

«Ушла, но вечно дорогая».

Из сборника «Собрание стихотворений» т. 1 (1895)

Рондо к Этель[223]

Той, которая хотела бы жить:

«В те времена чаепития с Чепцами и Кринолинами

(или в то время, когда носили Парики»[224])

«В те времена»! бы платья шик

Лишь подчеркнул твой милый лик;

Ты как БЕЛИНДА[225] мушке рада;

Была б Пастушкою-отрадой,

Надев напудренный парик!

А я б в словах своих достиг

Тщеславья СЭРА ПЛУМА вмиг,

Играя тросточкой с бравадой

«В те времена!»

Коль каждый в роль свою проник:

То был бы наш успех велик!

Презренье – ты, а я – досада:

Сам Август выдал бы награду![226]

Но…страсть была б сильна, иль пшик, —

«В те времена!»

Из сборника «Собрание стихотворений» т.2 (1895)

В том вечном сне

В том вечном сне, когда одет

Мой камень будет в первоцвет,

Хоть мир венцом желанных благ

Одарит прах мой кое-как,

Я не спрошу, не дам ответ.

И не увижу там рассвет,

И не услышу ветра, нет,

Немой, как сотни бедолаг

В том вечном сне.

Но я живу, мечтой согрет,

Что кто-то скажет: «Вот поэт.

Он заключил с Искусством брак,

Позору и разврату враг».

Смолчат? – О, память, ты – во вред

В том вечном сне.

Из сборника «Собрание стихотворений» т.2 (1895)

Песня Сада

Здесь цветут в укромном месте

Гиацинт и роза вместе,

Здесь, у простеньких стеблей,

Щегольнул огнём алтей.

Здесь для каждого видны

Званья, ранги и чины.

Все сезоны держат путь

В тихом месте отдохнуть;

Персик, смоква, абрикос

Здесь созреют среди лоз,

Где достаток лёг волной,

Что не видел Алкиной[227]!

Среди зелени аллей

Дрозд порхает всё смелей;

По стене ползёт пчела,

Как на праздник, весела;

Ещё тихо – но вдали

Шум подвижников земли.

Здесь длинны и дерзки тени,

Здесь встречаются для пенья.

О, сад-бог, даруй мне свет,

Коль мирского рядом нет,

Коль я снял печалей груз —

Отыскать прекрасных Муз!

Эдмунд Уильям Госс[228]

(1849–1928)

Из сборника «Мадригалы, песни и сонеты» (1870)

Воспоминания

О, девы зеленеющей долины,

О, странницы средь вереска болот,

Хозяйки дальних склонов и высот,

Куда борей врывается лавиной.

Они в туниках, с песнями Эллады,

Ко мне идут сквозь Южные врата:

Тела лилейны, розовы уста,

Фиалки глаз – души глубокой взгляды.

Одни в венках, где гиацинт и моли[229],

У них улыбка грусти на губах,

А сумерек вуаль на их глазах

Скрывает сласть и негу меланхолий.

Другие шли с гирляндой мандрагоры[230] —

Подлунные в полях Цирцеи сборы.

Живая картина

Постукивала туфельками вяло

Она порывам ложным вопреки,

А тёмно-красной розы лепестки

Волна её златых волос объяла.

На пчёлку, что о мёде зажужжала

И жёлтые надела пояски,

Она глаза подъяла от тоски

С коленки, где луч солнца полз устало.

На лестнице шагов раздался звук,

Всё выше, всё настойчивей, шумливей —

К её лицу опять прилила кровь.

И соскользнул бутон по прядям вдруг,

Лишь запылали щёки, и в порыве

С любовью страстно встретилась любовь!

Песня кавалера

Дева стой и улыбнись,

К моей лютне повернись!

Твоих вздохов аромат,

Дверец розовых дитя,

Так звучит, как будто ад,

Что влюблённых бьёт, шутя;

Эту музыку он, ах!

Ищет всё ж в твоих глазах, —

И тогда я серенадой,

Восхищу тебя как надо.

Дева, стой! Часы мелькнут;

День придёт, погибнув тут;

В волосах у всех мужчин,

Что прекрасны и храбры,

Вьются тис и розмарин;

Время есть и для игры.

Пусть не числятся в глупцах,

Страсть раздуй ты в их глазах,

Прежде чем сойдут в могилу;

Там ведь нет лобзаний милой.

Из сборника «На виоле и флейте» (1873)

Счастливая любовь

Сонеты

II. Ликование

Как тот ребёнок, что в мечтах, вне мира,

Во мгле надежды смотрит на закат,

Когда все окна Запада, подряд,

Открыты для чистейшего Зефира,

И видит в грёзах своего кумира —

Архангела у грозных, жгучих врат,

И полн желанья бурного, и рад

Узреть его опалы и сапфиры;

Так я, кем дух Эрота оживлённый,

Незваный, бесконтрольно управлял,

Бороться, осчастливленный, не стал,

Открыл все окна, сердцем окрылённый,

И