Он старался втянуть ее в разговор и упорно делал вид, что не замечает, насколько желаемая беседа походит на монолог. Клер почти не отвечала ему. А он вел себя, как давний знакомый, которого не хотят узнавать.

– А если я скажу вам, что влюбился с первого взгляда? Вы мне поверите?

Как можно верить актеру? Не разыгрывает ли он ее? Она оглянулась, нет ли рядом кинокамер, чтобы заснять дурочку?

– Но у вас семья, дети…

– Всего лишь рекламный акт, – он небрежно пожал плечами. – Знаете ли, перед прессой часто приходится притворяться, что ты имеешь то, чего у тебя нет на самом деле. Что любишь тех, от кого в действительности тебя тошнит. Это игра, как и в фильмах.

– А что мешает вам играть и сейчас?

– Отсутствие необходимости. На прогулке я свободный человек. И волен проявлять интерес к тому, к кому захочу его проявить.

– Любопытно. – Она взяла бы у него автограф, но без наличия блокнота сделать это было весьма затруднительно. Признаться ему в том, что у нее нет с собой ручки и бумаги, Клер тоже не решалась. Ей вовсе не хотелось, чтобы он побежал покупать их в ближайшем книжном магазине. Она вообще не хотела никаких подарков. Ее не тянуло ни в кино, ни в кафе, ни в ресторан. Разве только в ближайший парк, о чем она ему и сказала.

– Там красивые фонтаны и статуи.

Так они пошли на прогулку. Вдвоем. Вместе. Все было как в мечте. Если бы только эту мечту не омрачала опасность. Хорошо, что в парке не было зеркал и отражающих поверхностей. Не считая воды в фонтанах.

Клер смотрела на залитые солнцем дорожки, и ей казалось, что на них вот-вот ляжет тень дракона.

Ее спутник отдал свой зонтик ей. Странно, что, даже всего лишь прогуливаясь с ним, она ощущала нечто болезненное. Уже не оттого, что он был недосягаем. Дело было в чем-то еще. Они говорили, шутили, смеялись, но боль не уходила. Она была рядом, как и сам ее спутник. Она будто сопровождала его. Клер прикрыла глаза и представила, как лезвие рассекает кожу. Картинка казалась такой реалистичной. Казалось, что струи воды в фонтане вот-вот окрасятся кровью. У нее действительно раскрылся один порез, и кровь закапала в фонтан. Вода тут же смыла ее. Спутник Клер силился задать нескромный вопрос о порезах на ее ладонях. Он хотел ее защитить. Только он не смог бы – от снов не защитишь, Клер хорошо это знала. Они все равно вернутся. И вместе с ними придет ужас.

Потом он прислал ей розы. Кроваво-красные розы. Свежие, как порезы на ее плечах. Их был целый букет. Наверное, больше сотни.

Громадная корзина заняла половину маленькой гостиной. Ее принесли с посыльным. А также подарки и записку. «Для Клер». Ее кумир хотел с ней снова встретиться. Он настаивал уже не в первый раз. Даже подолгу стоял у ее подъезда под дождем. Ей было неудобно. Не только потому, что она заставляет его ждать на холоде, но и потому, что она хотела принять его предложение. Но мысль о зеркале в ванной ее останавливала. Демон в зеркале будто грозил ей своей обожженной дланью. Это он ее останавливал. Не физической силой, а лишь безмолвной угрозой своего существования. Если она будет ходить на свидания со своим новым знакомым, то поставит и его, своего кумира, под угрозу.

С ночи в лесу она тщетно пыталась дозвониться до Джонни. Его не было дома. Никто не брал трубку. В районе, где она жила, произошло еще несколько зверских убийств. А в зеркале снова хохотал ее незваный демонический гость. И Клер взяла лезвие, чтобы порезаться, хотя и боялась, что придет момент, когда это его уже не остановит.

Клер ощутила какое-то оцепенение, когда узнала страшную новость про своего нового друга. И как будто время остановилось. Она представила себе замершие стрелки Биг-Бена. Это мертвое царство, как в ее сне. Люди превращены в статуи, а лепрехуны ползают и увечат их.

Неважно, что заснято на пленку, а что осталось лишь в ее памяти. В любом случае она запомнила больше, чем могли узнать журналисты. Хотя для нее полученная информация была всего лишь образом из снов.

Ее чуть не стошнило от запаха больничных медикаментов. Даже под ними она улавливала вонь сожженной кожи, горелой плоти и загнивших ран. Они уже никогда не заживут. Со временем ему станет только больнее. Смерть была бы для него избавлением. Жаль, что на этот раз она задержалась в пути.

Впервые Клер не решилась задать вопрос: «Кого вы увидели?» Это единственное, что ее интересовало. Губы привычно приоткрылись, но она промолчала. Ей показалось, что калека до сих пор видит ее. И повязка на выжженных глазах вовсе не мешает ему ею восхищаться. Точно так же, как он восхищался ангельским лицом за миг до того, как произошла катастрофа.

Она вдруг поняла, как этот человек всегда был несчастен. Всю его жизнь. Она зря завидовала ему. Зря ревновала. Счастливый образ на экране оказался всего лишь иллюзией. А за ней пряталась жгучая адская боль.

– Он не любит притворщиков. Тот, кто вас изувечил, – произнесла она вслух, потому что он ждал этих слов. До сих пор ей не удавалось прочесть чьи-либо мысли. Все, что она видела в сознании несчастных, это образ, промелькнувший перед ними за миг до гибели. Теперь она видела все четко, как написанное на скрижалях. – И ему не жаль тех, кто несчастен, потому что он сам был несчастнее всех. Его садизм произошел из собственной невыносимой боли.

– А вы?

– Я?

– Вы даже не спросите, зачем я вас сюда позвал?

Она отрицательно покачала головой, как будто он мог это видеть. Минута тишины показалась невероятно долгой. Как сама вечность. Но Клер слышала тиканье часов. Значит, время замерло лишь в ее воображении.

– Теперь я понимаю, почему мне всегда было больно смотреть на вас. Вы с самого начала были обречены. – Она даже не сморщилась от отвращения, заметив кусочки испепеленной в волдырях кожи под бинтами на его пальцах. Это уже мертвые руки. Они не могут двигаться, но все еще болят. – Я всегда страдаю, когда вижу тех, кто обречен. За это он зовет меня великомученицей. Но теперь вы стали великомучеником. Я бы хотела отдать кому-то хоть часть своей боли. Я не хочу больше страдать за всех людей в мире, которым суждена гибель. На меня возложили эту обязанность, как терновый венец. С каким бы счастьем я отдала его другим.

– И вы сделали это? – На самом деле он хотел сказать что-то другое, но она его перебила:

– Мне жаль вашу семью, ваших родных и близких, ваших возлюбленных. Всех, кто погиб, потому что был с вами.

– Не жалейте, Клер. У меня не было возлюбленных. До самого мига аварии, когда нечто промелькнуло в толпе.

Наверное, он бредил.

– Я бы с радостью принял ваш венец мучений на себя.

– Вы его приняли, – вздохнула она. – Только есть ли во всем этом смысл?

Этот человек был ее кумиром. Лицо, мелькавшее на экране, каждый раз жалило, как раскаленным свинцом. Теперь все будто встало на свои места. Это перевернутая реальность. Но, казалось, так было правильнее.